Фокус

как будто с одного взгляда могли определить, что он крикливый, невоспитанный и нечестный человек и его руки вцепились в руль, и он шепотом произнес вслух, – Так вот оно что!

– Хотя бы оправдание придумал получше. Битком забито! Я хотела удавить его, я хотела удавить его, клянусь, я бы удавила его! – стискивая зубы, ругалась она.

– Не надо… дорогая, не надо так близко принимать это к сердцу, – умолял он, чувствуя, что сам виноват в том, что не смог выйти достойно из положения. – Пожалуйста, давай забудем об этом.

– Почему с этим ничего не делают? – Она была на пределе, и он разогнался, как будто чтобы предотвратить надвигающийся взрыв слез. – Пусть соберут всех, разберутся, кто есть кто, предоставят проклятых жидов самим себе и установят все раз и навсегда! – Она всхлипнула.

– Послушай, дорогая… – сказал он беспомощно.

– Я не вынесу этого, я не могу больше это выносить. Уже нельзя выйти из дома, чтобы чего-нибудь не случилось. Лу, поехали в другое место. Куда мы едем? Поехали в другое место, – потребовала она таким тоном, как будто была готова тут же сама сесть за руль.

– Мы едем домой, – сказал он.

– Я хочу поехать в другое место. Ты слышишь меня? Я хочу поехать в другое место! – закричала она.

– Прекрати!

– Нет, выпусти меня, я не поеду домой! Останови машину!

– Отпусти мою руку! Отпусти же! – Он толкнул ее рукой, и она отпустила его.

– Я хочу, чтобы ты остановил машину. Я не поеду домой.

Он съехал на обочину и остановился. Она сидела, выпрямившись и неотрывно глядя вперед. Кивнув назад, она сказала, – Развернись и найди другое место. – Она быстро повернулась и посмотрела через заднее стекло. – Давай, там нет машин.

– Гертруда…

– Я хочу, чтобы ты развернулся, – сказала она, непримиримо наблюдая за дорогой через заднее стекло.

– Давай-ка, успокойся, – сказал он с суровыми нотками в голосе и повернул ее за плечи, пока она не оказалась лицом вперед. Но она не отказалась от своего требования и просто сидела, дожидаясь чтобы повторить его. – Я не собираюсь сегодня снова пройти через это же, – сказал он. – Я не хочу, чтобы нас с тобой оскорбляли.

– Поворачивай, – сказала она.

– Здесь дальше все остальные гостиницы такие же. Я забыл, но объявление напомнило мне об этом. Здесь везде все будет одинаково.

Она оценивающе посмотрела на него. Он чувствовал, что она исследует его. – Послушай, – внезапно сказала она, – почему ты всегда даешь им делать из себя еврея?

– Я ничего всегда не даю, – ответил он.

– Почему ты не объяснил ему кто ты такой? Объясни ему.

– Что? Что я должен ему объяснять? Ты же знаешь, если он к этому так относится, ему ничего не объяснишь.

– Как это ты не можешь ничего объяснить? Когда мне это приписывают, я даю понять кто я на самом деле. Я никому не дам сделать из меня еврейку и уйти с этим.

Он начал было говорить, и сам себя оборвал. Этот мусорный бак…

Повернувшись к рулю, он положил руку на рычаг переключения скоростей и нажал ногой на педаль сцепления.

– Куда ты едешь? – спросила она.

Он замер. Он ощущал волны ее гнева. Не поворачиваясь, он сказал: – Дальше по дороге есть небольшой парк. Мы можем там пообедать и посидеть возле реки.

– Но я не хочу сидеть возле реки! Я хочу…

Он резко дернул головой вокруг и отрывисто сказал: – Я не хочу снова проходить через это. Перестань же, в конце концов! – сердито приказал он.

Двигаясь по шоссе, они молчаливо сидели порознь. Какие-то слова все время приходили ему на ум и снова исчезали. Он не мог заставить себя рассказать о том, что происходило с ним в квартале. Это осквернило бы всю их жизнь. Это заползало бы между ними по ночам. С ней он хотел начать новую жизнь, и теперь это происшествие снова все испортило. Все же он хотел рассказать ей даже об этом. Сейчас, в этой тишине его смущало то, как она, несмотря на свой гнев, стала на сторону владельца гостиницы. Для нее вся проблема состояла в том, чтобы разъяснить их происхождение и тогда они смогут поселиться в гостинице и провести там выходные дни. Он не знал, как объяснить ей, что теперь в этой гостинице ему никогда не будет уютно. Он не знал, как объяснить ей, что они никогда не должны доказывать в гостинице или еще где- нибудь, что они не евреи. Он не мог понять это свое ощущение. Но это было бы похоже на нищенство, как будто согласиться на расследование, и если после чьего-то жеста или слова, отношение к ним ухудшилось бы, ему пришлось бы все выходные доказывать, какой он замечательный парень.

Он свернул с шоссе там, где стояли бревенчатые домики небольшого общественного парка, и остановился возле самой реки. В нескольких метрах от передних колес возле каменистого берега плескалась река. Он заглушил мотор, и они сидели, прислушиваясь, как среди камней журчит вода. Он повернулся к ней, зная, что она все еще сердита. Она сидела с серьезным видом, обхватив руками колено. Может, он должен был рассказать ей о квартале и о своем ощущении.

– Герта, – сказал он.