Однако Нугри поплевал на руки и молча взялся за лопату.
Когда десятник отошел, Кени спросил:
– Почему ты смолчал?
– Что пользы драться с начальством? – возразил Нугри. – Нас избили бы, заковали в цепи и сослали бы на Синайские рудники добывать медь… – И, толкнув локтем Кени в бок, он добавил: – Я решил терпеть. Дни и ночи я думаю о важном деле.
Кени удивился, но не успел расспросить Нугри: подходил десятник.
8
На следующий день начальник зодчих приказал плотникам подводить подпорки для верхних пласт земли, а каменотесам пробивать в скале проходы.
К реке было отправлено много людей. Они должны были разгружать плоты, прибывавшие из каменоломен с глыбами гранита.
Люди клали глыбы на полозья, запряженные восьмью парами волов, и везли к месту работ. Волы с трудом тащили за собой полозья. Но погонщики дико кричали и подгоняли волов острыми дротиками. Животные жалобно ревели и прибавляли шагу.
Нугри с помощью нескольких каменотесов обмеривал большую скалу, намечая мелом место входа. Было приказано пробить в ней проход, сделать погребальные покои. Это была самая тяжелая работа. Камень попался твердый, и медные сверла с трудом разрушали его. Нугри выбрал плоский кусок гранита, годный для опускной двери, кликнул Кени и распилил с ним гранит длинной медной пилою. Теперь оставалось вытесать из него плиту, и Нугри принялся за работу.
Начальником каменотесов был тот самый писец, которому они подчинялись в Фивах. Однажды утром, когда Нугри и Кени менее всего ожидали его, перед ними появились носилки. С носилок сошел писец, посмотрел на работу каменотесов и кликнул десятника.
– Почему люди работают у тебя, как сонные? – закричал он. – Разве ты не слыхал, что бог наш и отец готовится лечь в чертог вечности? Торопись, раб, иначе я повелю содрать с тебя кожу, а затем посадить тебя на кол!
Испуганный десятник оправдывался, что камень тверд и плохо поддается усилиям людей.
– Я пришлю тебе еще несколько человек. Но горе тебе, раб, если работа не подвинется!
С того дня десятник стал иным человеком. Он свирепел при мысли, что писец может расправиться с ним «за чужую вину». Поэтому он не жалел людей и торопил их. Бич его все чаще окрашивался кровью. Нугри и Кени тоже получили по десятку ударов, а за что, так и не знали.
Вечером, когда каменотесы ели хлеб с луком, запивая его водой, Нугри сказал:
– Вот что, братья. Если десятник и завтра будет издеваться над нами, работайте медленно. Пусть гнев писца обратится на него!
На другой день десятник опять бил людей. Работа пошла медленно. Ни угрозы, ни побои не могли сломить каменотесов. Десятник понял, что чрезмерная строгость озлобила людей, и прекратил истязания.
В этой маленькой борьбе каменотесы победили. Отношение к ним резко изменилось. Десятник явно заискивал перед ними. Он заботился, чтобы не было перебоев с доставкой воды, разрешал отдыхать людям сверх положенного времени.
Спустя несколько дней начальник зодчих осматривал работы.
– Я доволен тобою, – сказал он десятнику. – Только строгими мерами можно добиться хорошей работы.
Работа кипела. Каждый день подвозили по Нилу гранитные столбы.
Люди часто роптали. Тяжелый труд и скудная пища изнуряли их. Много народу гибло от болезней. Их заменяли новыми людьми. А кормили так же плохо, как и в начале работ: утром хлеб и редька, днем луковая похлебка, вечером хлеб с чесноком. Питьевой воды было недостаточно, потому что доставляли ее с большими перебоями. Нередко люди угрожали, что после сна (они спали два часа после обеда) не будут работать. Испуганные десятники, опасаясь гнева писцов, посылали водовозов на Нил.
– Без нильской воды ждет нас гибель, – говорили люди, принося большие кувшины.
Полезная и приятная на вкус нильская вода была благодатью во время жары. Она была кофейно- молочного цвета, и прежде чем ее пить, давали ей отстояться: наливали в пористые кувшины емкостью в несколько ведер.
Просачиваясь, вода стекала в большую чашу, оставляя в кувшине желтовато-красный ил, а из чаши она поступала в маленькие сосуды.
Нугри редко спал после обеда. Слушая храп Кени, он пил нильскую воду и думал о семье, о сыне, который скоро уже станет писцом.
Прошло время посевов и летней уборки хлебов. Опять приближалась пора разлития Нила. Вести из дому были скудные. Только один раз получил Нугри письмо. Сын писал, что послал три письма, и удивлялся, что отец не отвечает (Нугри не получил этих писем). Он сообщал, что мать работает поденщицей у писца, – приходится каждый день ходить в Фивы.
«Когда я возвращусь, – писал Нугри сыну, – ты сможешь жениться. А пока я не могу быть поддержкой семье, твой долг, как старшего сына, заменить братьям и сестрам отца. Но еще больший долг – позаботиться о матери. Помнишь ли, сын Мимуты, что ты обещал сделать спокойной ее старость?»
Однажды после обеда Нугри лежал и думал о семье. Он вспомнил, что писал сын о семьях каменотесов и каменщиков: «Все женщины, как и моя мать, работают в Фивах. Работа тяжелая». Значит, все бедствуют.
Он не слышал, как Кени проснулся и сел рядом с ним.
