Хаким, увидев, как Гречко отбросил винтовку, теперь только понял, что мчался за ним тот самый остробородый, который желал ему только добра. Его сильный рыжий конь, звонко цокая копытами по мерзлой земле, скоро поравнялся с вороным Хакима.
– Если дру-уг, то скачи за-за-за мной, аксакал, – заикаясь проговорил Хаким.
Некоторое время оба ехали молча. Потом Гречко спросил:
– Почему сюда едешь, а не в аул?
Хаким с отчаянием глянул на него:
– Разве не видишь, конь-то совсем… обезножел.
– Ну, в ауле его и оставишь.
– Пока до аула доберешься, вон те… – Хаким показал камчой в сторону казаков.
Аманкул, петляя по-заячьи, исчез в гуще табуна.
– Аманкул! Эй!
Хаким, не переставая, махал ему, кричал, звал.
Любопытный Аманкул, по два раза в день объезжавший окрестные аулы в поисках новостей, давно бы подъехал к Хакиму без его зова, но боялся русского, который гнался за Хакимом, а теперь поехал рядом, стремя в стремя. Аманкул не мог понять, почему Хаким ехал вначале с русским отрядом, потом ускакал от них.
– Коня! Быстро, Аманкул, лови коня! – прокричал Хаким изумленному табунщику.
«А-а, им, оказывается, кони нужны. Это, видать, и есть настоящие большабаи. Хаким давно уже большабай. Если вам кони нужны, я пригоню весь табун хаджи Шугула. Выбирай любого!»
Аманкул поскакал к шести коням, что кучкой паслись в сторонке от табуна, и вихрем пригнал их к «большабаям». Кони были как на подбор: статны, выхолены, серо-пегой масти, гордость хаджи.
– Какого? – крикнул Аманкул и, не дожидаясь ответа, отогнал от шести двух. Сделав небольшой круг, табунщик легко спрыгнул, бросил повод на траву и, посвистывая, пошел коням навстречу. – Киш-киш! – негромко позвал он.
Кони доверчиво взглянули на табунщика, запрядали ушами, а один, темно-серый, как бы поразмыслив, пошел на зов.
– Киш-киш! – звал его Аманкул. Приподняв полы чекменя и держа их перед собой, точно торбу с овсом, он быстро подошел к коню и ухватился за гриву, потом, тихо уговаривая коня, ловким движением накинул ремень на его шею.
– Браток… дорогой мой, – тяжело дыша, проговорил Хаким. – Бери, родной, вот этого вороного себе навсегда.
Аманкул начал рассказывать о новостях в аулах.
– Хаджи, отца твоего, Хаким, проводили в последний путь. Земля пусть будет ему пухом…
– Я знаю, Аманкул… Я ведь был дома.
– А остальные пока живы-здоровы. Но плохих вестей много. Вчера приехал Нурыш из Кзыл-Уйя. Что там творится – ужас! Все аскеры стали большабаями. Обкорнали коням хвосты и пошли в погоню за ханом Жаханшой. Всех казаков перебили, подняли знамя и поехали в Теке, к тамошним большабаям. Ихлас-ага, говорят, заболел и уехал в Теке. А Жамал привез Нурыш в аул неделю тому назад. В аулах – шум, крик, суета. Хаджи Шугул хотел погнать свои табуны в Уйшик, а Нурыш не позволил: говорит, в Уйшике рыскают казаки и забирают всех коней. Хаджи лишился сна, меня вызывает каждый божий день, иногда два раза, спрашивает про табун. Держи, говорит, в Мыншукыре, в аул не пригоняй и от Кос-Обы, говорит, подальше держись…
– Подожди, Аманкул, подожди, – перебил Хаким. – Сначала коня оседлаю.
Он быстро снял седло с вороного, оседлал темно-серого и прыгнул на него.
– Садись на свою кобылу и проводи нас до Кос-Обы. По пути обо всем расскажешь, – сказал Хаким.
Едва отъехали на несколько шагов, как табунщик снова обрушил на Хакима поток новостей.
Гречко решил выяснить, куда они теперь едут.
– Меня зовут Иван Андреевич Гречко, – заговорил он. – Я казак из села Требухи. Мои попутчики были плохие люди. Я от них ушел навсегда и хочу вернуться в родное село.
– Там сейчас, наверное, фронт? – спросил Хаким.
– Из Требухи, я думаю, уже выгнали казачьих атаманов. Денька два назад я проезжал мимо. Красные уже под Уральском стояли.
Хаким внимательно посмотрел на Гречко, вспомнил о событиях в Требухе, о судьбе Мендигерея.
– А кого вы знаете из тамошних казахов?
– Всех знаю. И Айтиевых, и Епмагамбетовых, и их товарищей.
– Айтиевых? Где они сейчас?
Хаким спросил с умыслом, но Гречко ответил искренне:
– Я знаю, они большевики. Я тоже хотел вступить в отряд Белана, но не удалось.
– Так он же красный, – сказал Хаким, улыбаясь.
