корицей. Potage de poissons[2].
Зимний вечер, дымящаяся чашка с шоколадом... Артишоки, аспарагус, фасоль. Эти слова были наполнены смыслом. Чудесные, вкусные слова.
В животе заурчало. Господи, где она ела все это? Когда? Дома? Ее губы задрожали. Где-то ела, но явно не здесь; то, что приносили ей каждый день Виктор и Гай, было не чем иным, как водой, хлебом, сыром и водянистой кашей.
Почему так отчетливо помнит она, что ела, и совсем не помнит, как жила? По щеке скатилась слеза.
Тук... тук... тук...
Домой. Как хочется домой!
Судорожный вздох вырвался из ее груди. Слезы, одна за другой, покатились по щекам, теряясь в спутанных волосах.
Но тут за дверью послышался звук, и она замерла.
Тихий, едва различимый, но удивительно отчетливый на фоне правившего в ночи тоскливого воя.
Как будто кто-то тихо охнул.
И еще раз.
Недоумевая, она некоторое время напряженно прислушивалась к тишине, но... ничего не услышана. Она попыталась расслабиться, успокаивая себя тем, что не было такого случая, чтобы кто-то вошел в ее келью ночью.
Но через несколько минут она услышала знакомый звук поворачиваемого в замочной скважине ключа.
Вздрогнув, она резко отвернула голову к стене и закрыла глаза, притворясь спящей. Ей не хотелось, чтобы охранник или Крыса увидели ее заплаканное лицо.
Ключ поворачивался медленно и тихо. Различить этот шорох мог только тот, кто привык ждать его со страхом.
Дверь открылась... и мгновенно закрылась.
Она задержала дыхание. Кто бы это ни был, но вошел он осторожно и почти неслышно.
Это насторожило ее.
Он – или она? – молчал.
Сердце ее болезненно стучало. Она точно слышала, как сюда вошли... Не почудилось же ей... В конце концов, не сошла же она с ума!
Она физически ощущала, что крошечная келья наполнилась чьим-то присутствием.
– Любимая! – услышала она шепот.
Глубокий мужской голос был совершенно незнакомым, как, впрочем, и это слово.
– Любимая... ты здесь? Я ничего не вижу.
Она услышала осторожные шаги, нащупывающие путь в темноте.
– Мари, это я Макс.
Она открыла глаза и медленно повернула голову – туда, откуда шел голос. Но увидела только высокий темный силуэт; окно в келье день и ночь было зашторено, и ни единая частица света не проникала сюда.
Споткнувшись о ножку кровати, он что-то пробормотал и отступил назад. А потом, нащупывая край кровати, двинулся Дальше... его пальцы скользили по матрацу... они почти касались ее тела.
Она не дышала.
Груди сдавило, она не могла ни вдохнуть, ни выдохнув.
Он коснулся ее волос.
Не могла даже вскрикнуть. Страх парализовал ее.
– Мари, с тобой всевпорядке? – Он опустился на колени у изголовья кровати. – Скажи что-нибудь. Это ямакс.
Голос был хриплым. Она почти не понимала его; он, как и все остальные, говорил слишком быстро.
Он дотронулся до ее руки и – наткнулся на кожаные ремни вокруг ее запястьев.
– Черт! Что онисделали стобой?
Он принялся распутывать ремни, его длинные тонкие пальцы действовали ловко и быстро. Казалось, он очень спешит.
Мари, ошеломленная, не могла вымолвить ни слова, только судорожно глотала ртом воздух. Кто он? Зачем он здесь?
Он развязал ремни, сковывавшие ее ноги, и она тихо застонала, чувствуя, как кровь возвращается в онемевшие члены.
– Дорогая, неужели ты не помнишь меня?
Он вернулся к изголовью кровати. С ужасом смотрела она на темную мужскую фигуру, угрожающе
