– Я Ульпий.
– Тебя примет советник императора Луций Геминий Курион, благородный господин.
– С ним я говорить не хочу, – коротко ответил старик. – Доложи обо мне императору.
– Но…
– Я не буду разговаривать ни с кем другим.
Ульпий сел и стал ждать.
Калигула удивился, услыхав имя Ульпия. Заколебался. Следует ли его приглашать? Это республиканец. Убийца? Он усмехнулся: старик на краю могилы. И решил принять. Но сначала приказал проверить, не спрятан ли у того в складках тоги кинжал. Потом приказал поставить у дверей стражу.
Велел Херее и своим верным преторианцам обнажить мечи и спрятаться за занавесами. Наконец уселся в кресло и кивнул.
Медленно, твердым шагом вошел высокий старик, его восковое, желтое лицо обрамляли белые как снег волосы. Величественный, почтенный старец.
Калигула против своей воли встал.
– Приветствую тебя, Ульпий. Твой приход для меня неожидан. Садись, прошу тебя.
Ульпий жестом отказался. Так он и стоял, высокий, на две головы выше императора, и щурился он непривычного дневного света.
– Я пришел кое о чем просить тебя, – строго проговорил Ульпий.
Калигула был взволнован. Он даже не обратил внимания, что гость избежал обычного учтивого обращения. Чего он может хотеть? Налоговых льгот, наверно. Я дам ему их. Опасно раздражать этого республиканского фанатика.
Он может перебаламутить весь Рим.
– Я с радостью удовлетворю твою просьбу, дорогой, – пробормотал император.
– Тем лучше. Я прошу, чтобы ты, верный своему обещанию, приказал назначить выборы в народное собрание.
У Калигулы потемнело в глазах. Как он смеет? Как может…
– …и еще я прошу, – продолжал Ульпий, – чтобы ты, будучи достойным сыном твоего отца Германика, отменил недостойный Рима закон об оскорблении величества.
Такая дерзость ошеломила Калигулу, у него начался эпилептический припадок. Он рухнул на пол, на губах выступила пена, император бил ногами, судорожно цеплялся за ковер, выл и визжал.
В комнату ворвались преторианцы, Херея звал врача, звал Луция. Они мгновенно оказались на месте.
Луций понял, что произошло. Он с ненавистью посмотрел на Ульпия.
Наконец-то пришла минута, когда он может отомстить старику за унижение.
Ульпий с высоты своего роста смотрел на императора, которого преторианцы по приказу врача несли в спальню. Потом повернулся и хотел уйти.
Херея и императорская стража преградили ему путь.
Луций направился было к Ульпию, но остановился. Он увидел перед собой лицо, так поразительно напоминающее лицо отца.
Оно было прекрасно. Незапятнанная совесть и верность родовой чести отпечатались на этом лице. Род. Каждый представитель рода был звеном в цепи славы. Достоинство и великие дела завещал дед отцу и отец сыну.
Гордость республиканских родов росла от поколения к поколению. В роду Курионов заветами предков пренебрег только он, сын Сервия.
Луцию показалось, что его голову сжал каленый железный обруч. Он отвернулся от старика, которого не пропускал Херея. Словно издалека донесся до него приказ префекта:
– В Мамертинскую тюрьму! Император решит, что делать дальше.
Нетвердо ступая, Луций пошел прочь. Встреча с Ульпием пробудила в нем остатки совести. Но ненависть была сильнее, она заглушила этот слабый голосок. Пока Ульпий жив, Луций всегда будет чувствовать себя ничтожным, жалким, бесчестным.
Позже, стоя у постели императора, он обвинял и поносил Ульпия. выплескивая свой гнев. По страстности и резкости обвинений Калигула понял, что Луций сводит личные счеты. Он слушал и думал свое.
Смотри-ка, Ульпий! Мой враг не на жизнь, а на смерть. Единственный сенатор в Риме, который ничего не боится. Который идет на гибель, как на прогулку. Одно слово – и его не станет. Но в императоре вспыхнула странная, почти извращенная страсть к самоистязанию: не убивать, оставить жить человека, который, правда, его непростительно оскорбил, но и ослепил величием своей натуры, в сравнении с которой смертный приговор, вынесенный им, будет жалок. Пусть живет в своем дворце, как крот в норе! Пусть этот чудак смотрит со своих Карин на крышу моего дворца и мучится от бессильной ярости. Пусть у меня в руках останется доказательство моего великодушия!
Никто не посмеет сказать, что я убиваю из страха, как Тиберий!
– Каков будет приказ, мой Гай? – уже не в первый раз настаивал Луций.
– Удавка или меч?
