– Он был для тебя опасен, мой Гай, да… но… нельзя было иначе, ты поступил правильно…
Ливилла побледнела, расплакавшись, выбежала из комнаты.
Глава 53
Квирина спала, рот ее был по-детски полуоткрыт, черные волосы разметались по подушке, она спала крепко, но вдруг внезапно проснулась и вскочила. Фабия не было. Светало. Она спустила на пол босые ноги, и утренний свет, проникший в каморку, скользнул по ним светлыми пятнами. Она на цыпочках подошла к занавеске, сшитой из цветных лоскутов и чуть приподняла ее.
Фабий сидел за столом. Достаточно было сделать три шага – и ее губы коснулись бы его щеки. Но Квирина не двигалась. Нельзя его отвлекать. Он просиживает над работой дни и ночи, просто одержим своей пьесой. Квирина немного ревновала его к этой новой страсти, она отнимала у нее Фабия.
Он оглянулся, словно почувствовал ее взгляд. Она быстро опустила занавеску. Но Фабий вскочил, вытащил ее из укрытия, поцеловал и потянул к столу. На куске пергамента она увидела странные каракули.
– Видишь? Здесь будет народный хор. Тут, с другой стороны, хор прислужников Фаларида. Здесь стоит тиран Фаларид, рядом – центурион его личной охраны Телемах, то есть я, понимаешь?
Квирина поняла. Она взяла Фабия за руку.
– Вот видишь, ты уже неделю назад все кончил, а я не знаю конца.
Прочти мне его, пожалуйста!
Фабий засмеялся, потом сделал серьезное лицо и начал:
– Пятый акт трагедии о безжалостном тиране Фалариде из Акраганта!
Квирина напряженно слушала. Она знала много стихов. Они с Фабием часто читали стихи на улицах и на форуме. Стих Фабия кое-где прихрамывает, думала она, но захватывает пылкостью, силой, страстностью.
Мать Фаларида рассказывает сыну свой сон:
А Фаларид смеется над глупым материнским сном, ибо он карает лишь виновных…
Фабий поднял на Квирину глаза. Она молчала. Он продолжил чтение. Она смотрела на его губы. Всю жизнь он мечтал о великой трагической роли и теперь будет играть Телемаха. Бунтовщика, который поднимет мятеж против тирана Фаларида. Опять бунтовщик. Она вспомнила о Капри. Вздохнула. Пусть эта роль даст ему счастье. Ведь именно таким она любит его и ни за что на свете не хотела бы, чтобы он был другим. Будь счастлив, любимый мой бунтарь. А если… если будет плохо и ему придется снова отправиться в изгнание, я пойду с ним. Что бы ни случилось, я разделю его участь!
Он кончил и вопросительно посмотрел на нее. Она робко сказала:
– Это прекрасно… но опасно.
– Ни капельки, детка. Почему?
– В последний раз ты замахнулся на сенаторов… Но здесь…
Он весело перебил:
– На тирана Фаларида из Акраганта!
– Там речь шла о пекарях, мой милый, но они догадались, в чем дело. А тут тиран. Это еще проще…
– Но разве не пишет Сенека одну за другой трагедии, направленные против тирании?
– Это Сенека. Он не так резок, как ты. Его трагедии и не играют.
– Чего мне бояться? Ведь со мной будет сорок тысяч зрителей!
– А как же он, – сказала она с тревогой, – как же Калигула?
Он поднял ее на руки и засмеялся:
– Его на представлении не будет, любимая. Ты еще не знаешь: по совету Мнестера мы назначили премьеру на тот день, когда император будет в море…
Квирина вздохнула с облегчением. Фабий продолжал:
– …в театре будут только наши, те, для кого мы играем. Как только текст будет одобрен цензурой, мы начнем репетировать.
– Но Калигуле донесут об этом. – Опасения все еще не оставили Квирину.
Фабий рассмеялся:
– Тем лучше! Я люблю беседовать с императорами. Мне ведь не впервой. А будет нужно – так и вывернуться сумею.
Нежные руки обвили его шею:
– Глупенький мой. Ты все смеешься. А я… я думаю о нас.
Она выскользнула из его объятий и настойчиво спросила:
– Скажи, ты любишь меня?
