вернулся к событиям двадцатиоднолетней давности. Он выпустил наружу весь свой гнев, прижав к стене со всей силы. Он что-то кричал по поводу смерти Ингрид, покинувшей его так рано. Упрекал Барбару, что она бросила его, когда должен был родиться ребенок, и это могло утешить его. Барбара была в ужасе, она пыталась вырваться из его железных объятий. Не зная, как защитить себя, она массивным подсвечником разбила витрину с коллекцией старинных ножей и схватила один из них с перламутровой ручкой. Когда Свен отскочил к двери и попытался ее закрыть за собой, она вонзила ему нож в руку, потом еще раз и еще, до тех пор, пока рука не стала похожа на кусок мяса, а фаланга пальца не упала на деревянную панель.
«Вот что, оказывается, с его пальцами», — подумал Джефри, когда Барбара закончила свою исповедь и повернулась к нему.
— Я сделала это за Майкла и за себя тоже. У меня до сих пор хранится это кольцо. Ты знаешь, Бретт была очень похожа на Майкла. Думаю, она и сейчас похожа, — прибавила она тихо.
«Что мне делать теперь?» — размышлял Джефри. Ему не терпелось уйти, чтобы еще раз прокрутить пленку, которая поможет свалить Ларсена. Он взглянул на Барбару, но с удивлением заметил, что она спит.
Подождав несколько минут, он вылез из постели и, взяв вещи, направился в ванную. Не желая пачкать одежду запахом прелюбодеяния, он тщательно вымылся.
В конце лестницы он надел ботинки и вышел. Теперь у него были свидетельские показания, чтобы прижать Ларсена к ногтю. Но Джефри хотел большего. «Он убил моего отца и лишил меня наследства. Он мне обязан своим богатством и всем», — размышлял он. И пока шел пешком два квартала до своего дома, думал о Бретт.
— Некоторые из них необычайно красивы, а некоторые ординарны, — сказала Натали Корбет Бретт.
— Удивительно, ведь они все из одного агентства, — согласилась с ней Бретт.
Они сидели у Бретт в студии, уставшие после двухдневного отбора моделей. На столе перед ними лежала кипа карточек. За последние два месяца Бретт и Натали встречались много раз, чтобы обсудить съемку Бретт для американского отделения «Вуаля!». Натали решила в первом выпуске журнала поместить только непримелькавшиеся лица моделей, хотя понимала, что было бы надежнее использовать уже известных пламенных девочек и не рисковать, но в новом журнале она хотела видеть и новые лица.
Начинать издательскую деятельность в Нью-Йорке было достаточно сложно, даже при полном портфеле заказов, полученных Натали от французских издателей.
Опыт показал, что лицо журнала определяет художественный вкус редактора, поэтому она хотела побыстрей выйти из стандартных рамок с чем-то особенным, никому не известным. Для внесения свежей струи она не могла положиться только на моду из-за того, что она безнадежно повторяется.
Натали и Бретт наметили потратить три дня на просмотр моделей и очень переживали, что остался один день. Они рассчитывали за это время просмотреть около шестисот девушек.
— Что ты думаешь о Тоне? — спросила Бретт.
— Это которая?
Натали даже и не пыталась запоминать имена, а просто откладывала карточки тех, кто ей понравился.
— Темная девушка из агентства «Ай Моделз». Вот, — сказала Бретт, вынимая карточку из пачки, отложенной Натали.
— А, да, она действительно необычная, словно из сказки. Мы могли бы предложить ей пробу для обложки.
— Мне она тоже кажется довольно необыкновенной.
Этот разговор прервала Тереза, позвавшая Бретт к телефону по срочному делу. Подходя к аппарату, Бретт попыталась успокоиться.
— Говорит Бретт Ларсен. Чем могу быть вам полезной?
— Ты теперь тетушка Бретт, — радостно сообщил Джо. — Родились мальчик и девочка. Представляешь, как здорово!
Глава 28
Наконец-то Бретт погрузилась в такой же водоворот деятельности, каким она была охвачена в Париже. Студия Ларсен вновь кипела бурной деятельностью, привлекая талантливых, творческих новаторов моды. Над первым выпуском «Вуаля!» Бретт работала с еще большим упорством, чем над всеми предыдущими.
Натали Корбет ощущала огромное давление издателя, пытающегося затормозить выход первого номера нового журнала, настаивая на доведении его до совершенства, так как рынок уже заполнен изданиями на любой вкус. Она позвонила Бретт, возбужденная нравоучениями издателя.
Бретт и Натали выбрали модели разных возрастов и национальностей и даже обратили внимание на размеры, не ограничиваясь только восьмым. Их основным критерием была женщина с беспредельными возможностями, которая, как считала Натали, олицетворяла бы американскую женщину. Часы летели, возбуждение нарастало, но Бретт не чувствовала усталости, она была в своей стихии и испытывала огромное удовлетворение.
Она заметила, что и Дэвид был изумлен темпом ее работы и стремлением к успеху.
— У меня нет слов, твоя жизнь стала настолько напряженной и насыщенной, — говорил он. — Это похоже на игру в классики, и каждый день ты начинаешь с первой клетки и не можешь предугадать, что будет потом.
Однажды поздно ночью, когда Бретт задержалась, раскладывая пленки, приехал Дэвид с малиновым мороженым домашнего приготовления и кипой коробок, за которыми ему пришлось дважды спуститься. Он поставил на стол десерт и занялся установкой нового компьютера для Бретт.
— Я знаю, что ты не будешь им пользоваться, — сказал он, — но Тереза, как только научилась двигать курсором, в него влюбилась.
Все свое свободное время Бретт проводила с Лизи, Джо и малышами. С тех пор как привезли Эмму, Бретт и Камерона, создалось впечатление, что они всегда были неотъемлемой частью дома Тайтов.
Ремонт квартиры, которую им подарила Бретт, был еще не завершен, поэтому Эмма и Камерон находились в одной комнате со своими родителями. Бретт с трепетом разглядывала их, лежащих в белых плетеных колыбельках.
— Отойди, ты можешь их разбудить, — уговаривала Лизи.
Долгое время Бретт сдерживалась. Они казались такими маленькими и хрупкими, что она боялась сделать им больно и тем самым навредить кому-нибудь из них. Но после того как Эмма схватилась за ее палец с удивительной для такой малышки силой, она поняла, что дети достаточно крепкие и совсем не такие хрупкие.
С этих пор Бретт ловила всякую возможность подержать их на руках. Она садилась в деревянное кресло-качалку в спальне Лизи и Джо, брала их на руки и покачивалась.
А Дэвид выполнял роль незаменимого дядюшки. Он постоянно приезжал с игрушками и дразнил Джо и свою сестру тем, что дети, когда подрастут, будут получать большее удовольствие от своего дяди Дэвида, чем от родителей.
— Бретт, это к тебе. Тодд Бэнкс, — сказала Тереза по интеркому.
— Что делается, Тодд?
Обычно Бретт не отвечала на его звонки: этот тип был прекрасным источником грязи в их индустрии и достаточно занимательным своей напыщенностью.
— Что бы ни делалось, все к лучшему, но я слышал, ты проделала такую огромную работу для «Вуаля!». Не могу дождаться, чтобы увидеть все это.
Какое-то время разговор шел ни о чем. Тодд рассказывал сплетни и слухи из мира бизнеса, но Бретт знала, что пришел он не за этим, и заметила:
— Ну, так ты прощупал обстановку, а теперь давай, Тодд, вперед. Но учти, работа сама плывет мне в руки, и я все еще не собираюсь воспользоваться твоей помощью.
Тодд понял, что разговор идет к концу и сказал:
— Это уже серьезно. Похоже, мы теряем еще одну звезду в этом бизнесе. Я слышал, что часы Малколма Кента сочтены. Они не ожидали…
