— помощник Завойко Лохвицкий и несколько солдат.
Василий Степанович Завойко совершал свой обычный летний объезд по Камчатке. Грузный, он плотно сидел в седле. От нагретой горячим июльским солнцем травы шел одуряющий сладковатый запах, трубно гудели шмели, какие-то зеленоватые жучки, как горох, сыпались ему в лицо, седые шершавые метелки трав щекотали руки.
Рядом негромко урчала река. За рекой вставали зеленые холмы, а дальше высилась высокая голая Авачинская сопка. Она предвещала хорошую погоду — ни одно облачко не закрывало снежную шапку сопки, а макушка ее курилась спокойно и мирно, точно чум.
Все это радовало Василия Степановича: как видно, поездка удастся наславу.
— Трава-то, трава-то какая! — любовался он на буйную растительность. — Видишь, Гордеев, коров бы молочных на такую-то траву — раздолье!
— Камчадал собаку знает, рыбу, соболя, а корова ему в диковинку.
— Зряшное ты говоришь, Дорофей Силыч! Камчадал и хлеба не знал и картошки не знал, а привезли, дали попробовать — по вкусу пришлось.
— Хлеб да картошка — это хорошо.
— То-то, братец…
Щуря свои светлые глаза, Завойко оглядел растянувшуюся цепочку всадников и крикнул сыну:
— Сомлел, Егорушка? Может, привал сделаем? Егорушка покачал головой, давая понять, что привал ему не нужен. Сказать по правде, его изрядно разморило от верховой езды, лицо и руки были искусаны москитами, хотелось пить, но разве можно в этом сознаться!
Ведь он два года умолял батюшку взять его с собою в поездку по Камчатке, и каждый раз тот уезжал без него, говоря, что Егорушка мал годами и слаб здоровьем. Но в этом году Завойко решил, что поездка будет непродолжительной, и он согласился взять сына, но при этом предупредил: «Будешь жить, как солдат в походе. Чтоб ни жалоб, ни ропота».
Егорушка и не раскаивается, что поехал. Да разве можно раскаиваться, если каждый день он видит столько нового и интересного, что про это ни в одной книжке не прочитаешь и даже дядька Кирилл не расскажет!..
Караван двигался все дальше по долине, и казалось, что не будет конца пути. Наконец Завойко заметил, что кони устали, и он распорядился сделать привал. Путники подъехали к реке, спешились. Солдаты стреножили лошадей, пустили их пастись, а сами принялись готовить обед.
— Давайте купаться, — разминая уставшее тело и мягко улыбаясь, проговорил Завойко, обращаясь к своему помощнику. — Благодатные места!
— Благодарю вас, — вежливо ответил Лохвицкий. — Не имею желания. Я лучше полежу.
Высокий, сухощавый, с большими рачьими глазами, с тонкими, холеными руками, Лохвицкий учтиво поклонился своему начальнику и прилег в тени.
Лохвицкому было не по себе. Дорога, ночевки у костра в лесу или в душных избах камчадалов, незатейливые обеды, изготовленные солдатами в котелках, москиты, пустынность и дикость местности изрядно измотали его. Привыкший к удобствам, к не обремененной делами жизни чиновника военного ведомства, он совсем не предполагал, что новая его работа на Камчатке, куда его забросила судьба, окажется такой беспокойной и хлопотливой. Завойко посылал его разбирать жалобы камчадалов на купцов, на сборщиков податей, заставлял заботиться о мельницах, коровах, сенокосе, семенах для огородов…
И особенно не по душе пришлось Лохвицкому то, что Завойко пригласил его с собою объехать этим летом Камчатку. Лохвицкий пытался отговориться недомоганием, ссылался на то, что неотложные дела в канцелярии требуют его постоянного присутствия.
— Ну какие там, Аркадий Леопольдович, дела! — смеялся Завойко. — Раз в месяц оказию в Петербург отправить да полгода ответа ждать. Поедемте-ка со мной, сударь, я вам покажу, где они, дела наши…
И вот они уже четвертые сутки неторопливо путешествуют по Камчатке, удаляясь все дальше и дальше от Петропавловска. Движутся по долинам рек, переваливают через сопки, заезжают в камчадальские и русские селения, толкуют с людьми об их жизни и промыслах.
Неизведанные, лежащие втуне богатства края не давали Завойко покоя. Он все замечал, оценивал и часто просил Лохвицкого наносить на карту всё новые и новые места. Здесь отличный строевой лес, близко река — значит, можно будет наладить сплав леса в Петропавловск. За рекой Паратункой лежит необжитая долина — хорошо бы туда переселить людей, завести там скотоводство, хлебопашество…
В камчадальском селении Калахтырка Завойко увидел у местного старосты Мишугина крошечный огородик с репой, морковью, редькой. Он обрадовался, как ребенок. Значит, короткое лето и капризная погода не помеха для овощей! Надо будет помочь семенами и инвентарем камчадалам.
Много проектов и планов возникало в голове Завойко, волновало его пытливый ум и воображение.
После купанья Завойко вышел из воды бодрый, радостный, готовый хоть сейчас двигаться дальше.
— Да вы и впрямь не заболели ли, сударь? — забеспокоился Завойко, заметив недовольное лицо своего помощника,
— Пустяки, ваше превосходительство, — поспешно ответил Лохвицкий. — Жара!
— Вот, вот! Напрасно не искупались. Сразу бы на душе легче стало… Егорушка! — крикнул он сыну, все еще продолжавшему барахтаться вместе с солдатами в воде. — Егорушка, хватит. Марш на берег!
Егорушка нехотя вылез из реки.
Дав людям передохнуть после обеда, Завойко приказал двигаться дальше.
Цепочка всадников снова растянулась по равнине.
Верстах в двух от привала, где река круто поворачивала на север, Завойко заметил обнажение горной породы. Он приказал солдатам отбить кусок серого камня, пристально осмотрел его и положил в мешок, притороченный на спине у грузовой лошади.
— Да вы, ваше превосходительство, не иначе как всю Камчатку собираетесь в свой мешок положить! — усмехнулся Лохвицкий, косясь пренебрежительно на разбухшие мешки, где уже лежали собранные в пути камни, и срезы дерева, и пучки каких-то неведомых трав.
— Добрый камень, — серьезно ответил Завойко, будто не замечая иронии в тоне своего собеседника. — Такой камень пригоден на мельничные жернова. А они нам вот как нужны! Не все же нам на привозном жить! Хлеб из Сибири, лес из Канады… Жернова — и те из Кронштадта везем. Точно мы на голой земле обитаем… А кругом же нас богатства сказочные, вы только приглядитесь!
— Какие же здесь мельницы, Василий Степанович? Молоть-то что? По всей Камчатке днем с огнем хлебного колоса не сыщешь! — Так-то оно так, да пора за ум взяться нам. Научим, сударь, камчадалов к землю пахать, и хлеб сеять, и капусту с репой выращивать. Не все же им на сушеной рыбе сидеть. Я, Аркадий Леопольдович, думаю в столицу оказию послать, просить гарнизон наш солдатами пополнить. Да чтобы поболее среди них было людей крестьянского звания. Расселю их по Камчатке, пусть они инородцев хлебопашеству поучат, к земле приохотят, к крестьянскому хозяйству… Вот тогда нам все богатства здешние сгодятся, и жернова тоже… Земли-то здесь хороши.
Завойко, все больше и больше воодушевляясь, не столько перед Лохвицким, сколько перед самим собою рисовал заманчивые планы освоения богатейшего края.
Сбивая плетью головки цветов, Лохвицкий с неприязнью думал о Завойко: «Сам беден, как церковная мышь, а рассуждает о богатствах Камчатки, как о своих собственных!»
Егорушка, посвежевший после купанья, все порывался ускакать на своей лошаденке далеко вперед или махнуть к синеющим в стороне сопкам. Но отец запретил ему удаляться от отряда. Непрерывный шорох и свист неведомых птиц, копошившихся в траве, тревожили и распаляли воображение мальчика. Ему рисовались картины, одна причудливее другой. Вот из того густого кустарника на тропинку выскочат разбойники, завяжется жаркая схватка. Егорушка врежется в самую гущу, поймает атамана… То ему казалось, что страшный зверь притаился в зарослях и ждет того момента, когда Егорушка подъедет поближе, чтобы одним прыжком вскочить на круп лошади… Представлялось ему, как он приедет домой и будет рассказывать о приключениях, которые пришлось пережить, путешествуя с отцом.
Точно качаясь на зеленых волнах травы, то шагом, то переходя на рысь, всадники продвигались вперед без всяких происшествий.
