— Неужели немцы все-таки прорвались? — пробормотал я.
А Вера вскочила и подбежала к окну.
— Ой, Валдо, погляди, все кругом горит!
Я подбежал к ней. Отсюда, с высоты, было видно очень далеко, было видно даже то, что творилось над домами и деревьями в той стороне, откуда поднялось солнце. Даль была затянута легкой дымкой, как это часто бывает в ясные весенние дни, и из-за этой туманной завесы поднимались к небу гигантские грязные клубы дыма. От этого зрелища, величественного и грозного, у меня дух захватило. Артиллерийская канонада, казалось, надвигалась все ближе и ближе.
Наконец я отважился произнести:
— Нам надо поскорее убираться отсюда! Вера покачала головой.
— Придется в пути ориентироваться по солнцу, а оно засело вон там.
Вера показала на раскаленное белое пятно в небе, и я с восторгом увидел, что солнцу все-таки удалось пробиться сквозь зловещую дымную завесу, которая не смогла его поглотить. Одного я только не понимал, как мы сможем идти по солнцу, если в течение дня оно будет перемещаться с востока на запад — так нам объясняли в школе. Впрочем, незачем ломать голову, лучше во всем положиться на Веру и, не задавая лишних вопросов, следовать за ней. Она ведь старше меня лет на пять и знает то, чего еще не знаю я.
Когда она объявила, что теперь действительно пора уходить, я безропотно подчинился. Самому мне хотелось сейчас только одного: побыстрее уйти подальше от этих черных клубов и грохота орудий.
И вот мы стоим на площади, где случайно встретились вчера. Ничего похожего на вчерашнюю давку, и только чуть поодаль по-прежнему двигались люди — все так же, не останавливаясь, шли вперед, шли непрерывно, без передышки. Непонятно только, откуда их столько взялось. Проехали танки и пушки. У сидевших наверху солдат измученные, грязные, обросшие щетиной лица. Призраки в хаки — да и только. Приземистая толстушка, которая переваливалась на ходу, как жирная гусыня, крикнула что-то одному из этих привидений, но голос ее потонул в оглушительном грохоте колес. Солдат нерешительно помахал ей, ничего не ответив — видно, не разобрал сквозь шум ее слов.
Непрерывный, бесконечный людской поток устремился в сторону города, туда, где высились доменные печи. Боясь потерять друг друга, мы с Верой крепко держались за руки.
Какое-то время мы шли, стараясь не отставать, за двумя мужчинами в черных сутанах, с выбритыми на голове тонзурами. Я услышал, как один сказал другому:
— Даже не верится, что они всего в десяти километрах отсюда. Это не война, а охотничья облава.
Оказывается, даже католические священники боятся немцев.
Конные солдаты нагнали колонну беженцев и стали обходить ее рысью по обочинам дороги. Ошалевшие от усталости кони то и дело врезались в толпу, вызывая замешательство.
— Мофы идут за нами по пятам, вонючие мофы! — кричали конники.
Высоченный, похожий на гориллу парень не выдержал и рявкнул в ответ:
— А вы-то откуда деру даете? Мофы ведь позади! — Он ткнул большим пальцем через плечо туда, откуда появились всадники, и с язвительной усмешкой продолжал:
— Где же ваши пушки, вояки вшивые? Держитесь-ка покрепче за конские гривы, не то наглотаетесь песка.
Меня снова охватил страх, какого я еще не испытывал. Я озабоченно поглядывал на Веру. Она чуть- чуть побледнела, но по-прежнему неутомимо шагала вперед, не оглядываясь по сторонам, все так же спокойно и размеренно, и, если кто-нибудь толкал ее, молча бросала на обидчика полусердитый, полуиспуганный взгляд.
Когда мы поравнялись с купой высоких, прямых как свечи деревьев, она вдруг потащила меня в сторону от дороги.
— А разве мы не пойдем через город? — удивился я.
— Нет, мы пойдем в обход, — сказала она. — Иначе нам засветло не добраться до побережья.
Она была права. Она всегда знала, что надо делать. На окольных дорогах не было почти никакого движения, здесь нас никто не задержит, и мы намного быстрее, без всяких затруднений, доберемся до места.
— А вдруг мы заблудимся…
— Не заблудимся, — заверила меня Вера. И объяснила, как определить направление по солнцу, даже при том, что оно ежедневно описывает полукруг с востока на запад.
— А нам нужно на восток?
— Нет, на запад, — ответила она. — На востоке немцы. Да, конечно, немцы на востоке. Я слышал смутный гул артиллерийских орудий, далеко разносившийся в тишине. Иногда он казался мне похожим на шум морского прибоя, и я вспомнил, как два года назад мы с мамой и папой отдыхали у моря. И вот теперь мы снова идем к морю — Вера и я, — быть может, даже удастся добраться до Англии. Только эта мысль и была мне отрадой.
Мы вышли к деревенской церквушке, и Вера, опустившись на замшелую деревянную скамеечку, преклонила колени, чтобы помолиться богородице. Я тоже опустился на колени, но молиться не стал, лишь глядел на мерцающие свечки за решеткой и прислушивался к отдаленному буханью пушек — грозному голосу войны. Тихий и подавленный, стоял я рядом с Верой, а когда на минуту закрыл глаза, кто-то позади меня нежно и ласково прошептал: «Совенок!» Я узнал голос папы, да-да, голос моего папы, и чуть не разрыдался. Может, он действительно прячется где-то во мне, там, где я не могу его видеть, и позвал меня, чтобы я тоже помолился — за него и за маму? Но мне не хотелось молиться. Война, бегство, усталость тяжелым бременем навалились на меня. Я украдкой бросил взгляд на Веру, она перекрестилась и поднялась с колен. Я сделал то же самое. На этот раз она не взяла меня за руку, только тихо сказала:
— Идем, Валдо, идем, мальчуган.
В следующий раз, поклялся я, непременно помолюсь за маму и папу.
Мы зашагали дальше. Город скрылся, даже высокие, похожие на органные, трубы исчезли за лесистым горизонтом.
— Есть хочется, — заныл я. Вера положила руку мне на плечо:
— Потерпи немного.
Я взглянул на солнце, пытаясь определить, правильно ли мы идем, но, очевидно, не очень хорошо понял объяснение Веры, потому что солнце оказалось почему-то в противоположной стороне, совсем не там, куда нам надо было идти.
Крестьянка, давшая нам по куску хлеба и по миске чечевичного супа, проводила нас до самой дороги и на прощанье ущипнула меня за щеку.
— Смотри крепко держись за сестричкину руку.
Я был очень горд тем, что она приняла Веру за мою сестру, но вместе с тем мне стало обидно: она, видно, считает меня малышом, который еще не умеет сам застегивать свои штанишки.
— Попадаются же иногда и хорошие люди, здешние крестьяне не похожи на жлобов, — сказала Вера, когда мы отошли на приличное расстояние и женщина уже не могла нас услышать.
Она отвела нас в хлев, где мы вымыли ноги зеленым мылом. Хозяина мы так и не видели, а может, его вообще не было дома — может, он, как и отец Веры, ушел воевать против немцев.
Мы шли по однообразной равнине, лишь изредка попадались деревья, скособочившиеся все до единого в одну сторону. Вера задумчиво глядела на одной ей известные путевые знаки и уверенно шагала дальше.
— Теперь сюда, — говорила она, и мы сворачивали на песчаную тропинку, шли через зеленые пастбища, вдоль извилистых ручьев. Несколько раз нам попадались какие-то военные укрепления, оставленные солдатами.
Из синеющего вдали леса донесся крик кукушки. Война вдруг куда-то отступила, и ласковая весна заполонила все вокруг своим сиянием, своими ликующими красками. Она явилась, как прекрасное утро года, озарив землю нежным солнечным светом и пробудив птиц для звонких песен, — ничего похожего на весну в городе, с ее скудным, сумеречным светом, плесенью оседавшим на серых фасадах. Здесь все было по-
