футболку.
— Куда-нибудь пойдем или… останемся здесь? — спросила Мэйбл.
Второй вариант породил в его воображении самые приятные картины. Они могли бы вместе приготовить ужин, потом посидеть за столом, помыть посуду, после чего поболтать или помолчать, сидя рядышком на диване, посмотреть телевизор или вообще ничего не делать, а просто побыть вместе. Раньше им никогда не доводилось именно так проводить время, негде было. Оставалось только одно — бродить по улицам да по паркам. Они никогда не знали, что такое домашнее уединение и какие возможности оно в себе таит в отличие от пляжного.
— Давай останемся дома, — предложил он. — Сообразим что-нибудь на ужин и посмотрим телевизор.
— Ладно. Только я сначала хотела бы привести себя в порядок.
— Я тоже. Вернусь в семь или в половине восьмого.
Она стояла перед ним такая милая и
желанная, разгоряченная после трудового дня, перепачканная землей, реальная, что у Гарда не было никакого желания покидать ее, пусть даже на часок-другой, чтобы принять душ и переодеться.
Но он все же заставил себя это сделать и, легонько коснувшись ее волос, сел в «фордик» уехал.
Вернувшись домой, Гард залез под душ и побрился. Когда начал одеваться, раздался телефонный звонок. Неужели Мэйбл передумала, уколола беспокойная мысль, и, распластавшись на кровати, он потянулся за трубкой.
Голос на другом конце провода был действительно женским — мягким, зазывным и не лишенным сексуальности. Но это оказалась не Мэйбл.
— Привет, Барбара.
— Хотела поймать тебя сегодня после работы, но ты слишком быстро ушел. Может, заглянешь сегодня вечером?
— Извини, но я уже ухожу.
— На свидание?
— Что-то в этом роде, — ухмыльнулся Гард. А ведь и впрямь свидание, внезапно пришло ему в голову. Надо же, после стольких лет…
— С ней?
Ухмылка исчезла, и он, перевернувшись на спину, уставился в потолок.
— Чего ты добиваешься, Барбара?
— Значит, с ней. С матерью одного из своих подопечных. — Она деланно засмеялась. — Не стану скрывать, лейтенант, я и в самом деле ревную. Слишком долго надеялась, что мы с тобой все-таки будем вместе. Но, кроме того, считаю, что ты неправильно поступаешь и в профессиональном плане. Не кажется ли тебе, что твои действия можно расценить как неэтичные?
— Я что, стал делать поблажки Алану, потому что встречаюсь с его матерью? Или, наоборот, слишком к нему придираюсь? Ты можешь сказать, положа руку на сердце, что я отношусь к нему не так, как к Фрэнсису или Мэтью?
— Насколько я могу судить, нет. Но…
— Тогда в чем дело? Барбара вздохнула.
— Она тебе не пара, Гард. Ты хоть знаешь, кто она такая, чем занимается ее отец и бывший свекор?
— Да.
— И ты считаешь, что они когда-нибудь примут тебя в свой круг?
— Не знаю. Но я ее приму в свой. — По крайней мере, на некоторое время, подумал он и добавил: — Послушай, Барбара, мне дорого твое участие, но…
— Она разобьет твое сердце! Вполне вероятно.
А может, и наоборот.
— Мне пора идти, коллега, — сухо сказал он, поднимаясь с кровати. — До завтра.
Повесив трубку, Гард надел новую рубашку, причесался и проверил, есть ли деньги в бумажнике. Хотел было сунуть его в карман, но, снова раскрыв, вытащил газетную заметку.
И впервые за долгие годы прочел ее от начала и до конца — от даты, времени и места проведения свадебной церемонии до биографических сведений. Сначала о Мэйбл — где учится, на кого, как зовут родителей, дедушку и бабушку, а рядом то же о Реджи. Оба были прилежными учениками, происходили из одной социальной среды, выросли по соседству, у них была масса общих интересов. На первый взгляд идеальная пара.
И тем не менее их супружеская жизнь не удалась.
Все было бы по-другому, если бы он стоял тогда с Мэйбл под венцом, без ложной скромности подумал Гард.
Хоть и вырос он в беднейшем квартале, с девушкой их связывало нечто большее, чем происхождение и воспитание, их связывала любовь. А когда люди испытывают друг к другу подобное чувство, все остальное не имеет значения.
Интересно, что бы он ощущал, доведись ему отмечать с Мэйбл годовщину свадьбы? Или вместе растить детей?
Гард не стал класть заметку обратно в бумажник, туда, где она покоилась в течение тринадцати лет, а сунул в ящик с носками. Взяв ключи и поношенную кожаную куртку, он вышел из комнаты и поехал в город.
— О чем ты собирался со мной поговорить?
Голос Мэйбл нарушил ночную тишину.
Весь вечер она ждала, когда он начнет этот разговор. Гард казался таким серьезным, когда заявил ей днем, что хочет кое о чем спросить. Но ни во время ужина, ни когда они смотрели телевизор, ни после, когда просто наслаждались тихим вечером, не заговаривал на волнующую его тему.
А теперь настало время возвращаться в казарму. Хозяйка вышла проводить его на крыльцо и только тут отважилась задать этот вопрос. Если предстоит нелегкий разговор, резонно рассудила она, то его проще вести в темноте осенней ночи.
Гард стоял к ней спиной, положив руки на влажные от росы перила. Помолчав секунду, он ответил:
— О Реджи.
Вздохнув, Мэйбл встала рядом с ним. Тут уж никакая темнота не спасет. И ночью, и днем, ей одинаково неловко обсуждать с этим человеком своего бывшего мужа. И тем не менее он имел право знать все.
— Почему вы разошлись, Мэйбл? Что произошло?
Вдохнув побольше воздуха, женщина неохотно ответила:
— Я тебе уже говорила, Реджи нашел то, что стало ему дороже нас с сыном.
Она почувствовала на себе его выжидающий взгляд.
— Другую женщину?
Он произнес эти слова таким будничным тоном, будто считал само собой разумеющимся, что супруг мог предпочесть ей другую. Если бы замужество имело для нее хоть какое-то значение, она бы оскорбилась. А ей было все равно.
— Нет, не другую женщину.
— Другого мужчину?
Голос его прозвучал настолько изумленно, что она улыбнулась.
— Опять не угадал.
— Тогда я ничего не понимаю… Мэйбл покрепче ухватилась за перила.
— И в самом деле тяжело понять. Я никого в это не посвящала, только родителей и Дороти. Самое смешное, что ты, работая в полиции, мог бы при желании и сам все выяснить. Полицейское управление города Мемфиса наверняка могло бы представить тебе все необходимые сведения. И узнал бы побольше моего.
Он повернул к ней лицо и настороженно спросил:
— Ты хочешь сказать, что Реджи нарушил закон и его арестовали?
— Сколько веревочке ни виться… — нарочито небрежно бросила она.
