обращаться к начальникам штабов любых районов, где он мог оказаться, и требовать вооруженной помощи по обстоятельствам. Письмо подлинное и, очевидно, официальное, но мне не понравилась его неопределенность. Я отдал ему пропуска и письмо.
— Больше ничего не потребуется. Сейчас важно подбодрить его. У него не должно быть никаких сомнений.
— Теперь слушай меня внимательно. У тебя есть два выбора. Первый: тебя отвезут в Бангкок, отдадут под суд и приговорят к смертной казни. Знаешь, как расстреливают в Таиланде? Тут исповедуют буддизм, а он осуждает убийство. Поэтому тебя посадят за занавеску, на которой нарисовала мишень, и стрелять будут не в тебя, а в мишень. Подходящая смерть для снайпера.
В его глазах был страх — все идет по плану.
— Но у тебя есть второй выход: дойдешь до середины моста и объяснишь китайскому офицеру, что ты заменишь Ли. Англичанина обменяют на тебя.
Недалеко от караульного помещения послышался шум моторов. Группа солдат прошла мимо окон машины. Фонари на мосту погасли — наступил день.
Куо сказал, как будто выдохнул:
— Они не пойдут на это.
Я снова повернулся к нему:
— Это твои трудности. Можешь воспользоваться своими документами. Скажи, что в последний момент получил новые инструкции из Пекина. Или, что говорил с Хуа Сюли: он хочет вернуться в Англию и порывает с прошлым. Скажи, что он даже под пытками не выдаст техническую информацию по лазерам.
Я сделал паузу, дал ему возможность подумать, но он ответил сразу же:
— Они не поверят мне.
Я наклонился к нему и быстро оказал:
— Ври, блефуй, дави на них, пугай генералом Квей Лином, он — командующий партизанами, его подпись под твоим письмом. Говори, что, если тебя не послушаются, генерал всех расстреляет.
Я снова сделал паузу — пусть подумает — и добавил:
— Или тебя самого расстреляют в Бангкоке. Он молчал и смотрел на меня пустыми, ничего не выражающими глазами. Только учащенное дыхание подсказывало мне, что он проглотил приманку. Я читал его мысли.
— Посередине моста поперек дороги — белая полоса. Там состоится обмен. Дойдешь до нее и остановишься. За ней свобода, на этой стороне — смерть. Перейдешь эту линию, только когда англичанин будет у нас, целый и невредимый.
Сигнал клаксона. Мимо проехал “джип”. Первые лучи солнца осветили стену караульного помещения.
— Хорошо, — оказал Куо, быстро кивая, — попробую.
Он тяжело дышал, как будто не разговаривал, а бегал.
Я вылез из машины. Офицер полиции передал мне “хускварну”. Когда вывели Куо, я у него на глазах загнал в патронник полную обойму, дослал патрон в ствол и снял винтовку с предохранителя.
— Куо, — сказал я. — Люди в Бангкоке оплачивают тех, кого ты убил. Если тебя казнят, им станет легче — это будет месть за погибших. Мне разрешили привезти тебя сюда, и через белую линию ты не переступишь, если обмен не состоится, — это я тебе гарантирую. Бели они настоят на своем и Ли окажется у них, ты вернешься в Бангкок.
Он не сводил глаз с “хускварны”, хорошо понимая, какое это страшное оружие.
— Если только сделаешь одно резкое движение, попытаешься побежать или перейти через линию до моего сигнала, я тебя пристрелю.
Наконец-то он поднял голову, посмотрел мне в глаза… и увидел в них свою смерть.
С другой стороны моста раздался сигнал клаксона. В караульном помещении кто-то разговаривал по телефону. Ломэн направился в мою сторону.
Куо, запинаясь, спросил меня напряженным голосом:
— Какой сигнал?
— Я опущу винтовку.
Его увели.
Я не успел пойти за остальными — ко мне обратился Ломэн:
— Он согласился?
— Конечно. Жить всем хочется.
Я занял позицию на полпути между караульным помещением и серединой моста: подтянулся и залез на низкий цоколь. На одну из железных опор положил “хускварну”: теперь можно стрелять с упора. Когда я залезал на цоколь, открылась рана на левом плече — я почувствовал жгучую боль. Но убить Куо она не помешает.
Тем, кто пошел вместе с Куо к середине моста, приказано не подходить к нему вплотную, чтобы не закрыть от моей пули. Дойдя до белой линии, он оглянулся, и я поймал его в перекрестие оптического прицела. Расстояние небольшое — Куо смотрел прямо в дуло винтовки. Потом он отвернулся и заговорил с китайоким офицером, который командовал группой обмена.
Несколько минут назад армейские машины подъехали к середине моста с двух сторон, развернулись и остановились. Из одной вылезли несколько человек в штатском — среди них я узнал Представителя, который стоял, сложив руки за спиной, простоволосый, без пиджака; он осторожно сделал несколько шагов к белой линии.
Я убрал палец со спускового крючка и посмотрел на Представителя в оптический прицел. У него переутомленный вид. Если он и спал в последние три ночи, то только со снотворным. Воспоминания о кровавой катастрофе на Линк Роуд свежи в его памяти. И чувство личной тревоги: его семья даже не знает, жив ли он.
Держится он прекрасно. Я никогда не думал, что увижу нечто подобное: он в плену, кругом враги, а он безупречно выполняет самый главный долг посла — внушает уважение к своей стране.
Я снова поймал в оптический прицел Куо и положил палец на спусковой крючок. Куо все еще говорит с офицером, показывает ему пропуска и письмо, похлопывает по ним ладонью, дергаясь всем телом: мол, приказываю здесь я, Куо.
Он неподвижно стоит в нескольких сантиметрах от белой линии. Офицер отошел, посоветовался с человеком в штатском и вернулся к Куо. Но Куо даже не шелохнулся. Один шаг, и он на другой стороне границы. Там его возьмут под защиту вооруженные соотечественники. Но он знает, что расстояние между нами меньше шестидесяти метров, и нити оптического прицела перекрещиваются у него на спине.
Снова наступила тишина. Наша и китайская группы застыли по обе стороны белой линии и смотрят друг на друга. За ними у въездов на мост с оружием наизготовку стоят солдаты.
Я весь в поту. Мне кажется, приклад “хускварны” стал тяжелее. Крест нитей оптического прицела сдвинулся на сантиметр в сторону, я вернул его в прежнее положение. Ощущение времени постепенно терялось. Ломэн считал, что у нас один шанс на успех из ста. Сейчас и его, пожалуй, нет. Куо продолжает говорить, некоторые слова доносятся до меня: солдат Китайской Народной Республики должен выполнять приказы, а не интересоваться высшими государственными тайнами. О любом нарушении этого священного долга будет доложено командованию.
Офицер коротко ответил, Куо размахнулся и удалил его по лицу.
Раздался крик — с той стороны моста послышался лязг затворов. Все замерло.
Бешено стучит мой пульс. Именно этого боялся Ломэн: двести вооруженных людей, друг против друга на мосту Кемерадж, а между ними — Представитель.
Мое левое веко задергалось, и я проклял свои нервы. Винтовка стала очень тяжелой, перекрестье прицела снова ходит по спине Куо. Пот стекает мне на руку, на палец, лежащий на спусковом крючке.
Офицер отошел, теперь с Куо разговаривает человек в штатском. Я раньше такого произношения не слышал, но понимаю, что речь идет об ответственности. Куо яростно кивает. Человек в штатском обращается к заместителю офицера, что-то говорит ему, тот четко берет под козырек.
Отдан приказ, эхо крика отдается между балками моста. Солдаты берут на караул. Человек в штатском сначала обращается к британскому поверенному в делах, который стоит по другую сторону белой линии,
