жизни.
– Джон… – позвала она.
Он обернулся.
– Да, мам?
– Джон… – она старалась подобрать слова.
Джон выключил звук.
– Джон, когда тебя не было… когда ты ушел бродяжничать несколько месяцев назад, ты…
– Что я, мам?
– Тебе удалось найти?..
Она снова умолкла.
– Что, мам? Спрашивай.
Дорис по-прежнему молчала.
– В чем дело, мам?
Джон не на шутку встревожился.
И вдруг ее словно прорвало, и слова потекли сами собой:
– Тебе удалось хоть что-то найти, пока ты бродил неизвестно где? Хоть что-то? Что-то, о чем ты мог бы рассказать мне и заставить меня почувствовать, что все это было не зря, что была хотя бы одна крохотная причина, пусть даже самая маленькая и неощутимая, которая вознаградила бы меня за все те ночные страхи, которых я натерпелась, пока тебя не было?
Дорис увидела, что глаза Джона раскрылись широко, религиозно. Ей моментально стало противно и стыдно за свою вульгарность, и она начала извиняться, хотя Джон сказал, что извиняться не надо. Но Джон знал, что мать на него зла из-за того, что он, если смотреть со стороны, совсем не изменился в свои тридцать семь, потому что он по-прежнему был одинок и потому что она уже давно утратила надежду, что он когда-нибудь приспособится к жизни, обзаведется семьей и потомством, как сыновья других женщин из ее читательского кружка.
– Это все из-за спины, – сказала Дорис, с силой похлопывая себя по пояснице, как будто поясница была в чем-то виновата. – Болит – ужас, а у меня в Беверли-Хиллз как раз тот доктор, который не любит выписывать сверх нормы.
– И никакого улучшения?
– Все как всегда.
– Я думал, ты пробовала новые…
– Не действует.
– А ты не можешь найти другого врача? Достать еще таблеток?
– Могу. Но не буду. Не теперь. Я чувствую себя такой… не знаю, как сказать… такой опустившейся, когда открыто охочусь за этими лекарствами. И потом доктор Кристенсен знает мою историю. А я не в настроении начинать все сначала с новым врачом.
– Значит, ты предпочитаешь терпеть?
– Пока да.
Ее волнение улеглось. Когда новости Си-Эн-Эн кончились, у Джона возникла идея. Он прошел в свою комнату и стал листать старую записную книжку. Столько телефонных номеров и имен, и среди них – ни одного друга. Джон задумался, почему люди теряют способность заводить друзей примерно в то же время, когда покупают первый дорогой гарнитур. Это не было жестким законом, но казалось достаточно верным показателем.
Перед ним мелькали странички, где были номера телефонов, воспоминания, деловые встречи, половые связи, сделки, мойка машин, заказ билетов на рейсы «Алитиалия» и «Вирджин», теннисный инвентарь – целый небольшой стадион людей, которые найдут Джону все, что ему нужно.
Он снял одежду, в которой ходил на работу, и бросил в кучу в углу. Ему было тошно чувствовать себя прилежным офисным мальчиком. Он порылся в шкафу и нашел кое-что из своей старой одежды, которую Дорис не успела выбросить, – старые, не сочетающиеся друг с другом рубашки и брюки, в которых он когда-то красил кухню и работал во дворе. Отныне каждый день он будет одеваться неформально.
Джон снова стал листать записную книжку. Среди прочих он наткнулся на имя Роджера, снимавшегося ребенком в эпоху «Семейства Партриджей». Когда Роджер вырос, то стал ужасно неопрятным, носил замызганную одежду из самой новой миланской коллекции, и его спутанные волосы пахли скотным двором. Джон забыл его полное имя, но прекрасно помнил, как тот выглядел в роли верного сына в давно уже сошедшем с экранов полицейском сериале.
И пусть сам Роджер стал грязным, но товар, который он поставлял, был самым лучшим. Джон нашел в столике у кровати тысячу восемьсот долларов, оставшиеся от пяти тысяч, которые Айван дал ему на месяц. Сплошные двадцатки, разбросанные по дну выдвижного ящичка. Он набрал номер Роджера, и вопреки всем ожиданиям тот оказался дома.
– Роджер, это Джон Джонсон.
– Счастливый странник!
– Да, это я.
Джон услышал в трубке чавканье.
– Ты что, ужинаешь? Давай я перезвоню.
Джон просто не мог представить Роджера за ужином не в ресторане.
– Да, ужинаю. А что ты хотел?
– Перезвони мне.
– Ладно.
У Роджера была сложная система дублирующих друг друга сотовых телефонов, чтобы избежать прослушивания со стороны властей. Через минуту телефон Джона зазвонил. Но даже тогда оба разговаривали намеками.
– Роджер, что бы ты дал человеку, которого мучают сильные боли?
– Боли – дело серьезное, Джон. Жизнь – это страдание. А поконкретнее?..
– Боли в спине.
– Ну… большинству для этого нужна тяжелая артиллерия.
– А у тебя хоть какая-нибудь есть?
– Имеется.
И они договорились встретиться завтра за ланчем в «Плюще».
Глава двадцать шестая
После легкого столкновения с другим «крайслером» за руль села Ванесса, а Джон перебрался на заднее сиденье, раскручивая теории, касающиеся Рэнди и его наполовину собранного багажа.
– Наркотики. Почти наверняка это наркотики.
– Нет, Джон, – сказала Ванесса. – Ни в банковских счетах, ни на карте Visa Сьюзен нет ничего, что указывало бы на такой отток наличности, который можно было бы связать с наркотиками.
– Ты раздобыла информацию о ее банковских счетах?
– Это я дал ей номер кредитной карты Сьюзен, – сказал Райан. – Он был в компьютере магазина. То есть я хочу сказать, что стоит кому-нибудь раздобыть номер вашей карты, и он сможет запросто вас клонировать.
– Не совсем так, – поправила Ванесса. – Чтобы клонировать человека, понадобится также номер его телефона.
– И зачем я вообще ломаю голову? – спросил Джон. – Таких компьютерно подкованных, как вы, я еще не встречал. Ты тут у нас за главного, Ванесса. Почему ты не скажешь мне, что нам следует делать дальше?
– Хорошо, скажу. Мы прямиком направляемся в Северный Голливуд к некой Дриме Нг.
– Она нумеролог, – вставил Райан.
