снаряда. Майор убил тридцать фрицев, прежде чем его ранило.
Шон потянул майора на себя, перекинул его пухлую руку себе через плечо, рывком поднял со скамьи.
– Оп! Домой баиньки? Ты где живешь? – спросил Шон.
– Я убил тридцать фрицев, – пробормотал Уиллис. Бармен засмеялся, помог Шону довести майора до двери.
– Все будет в порядке, – сказал Шон. – Сам справлюсь. – Он поставил майора на брусчатку двора. – Давай, майор, в атаку!
– В атаку! – заорал Уиллис. – Огонь! – По ним стреляют и слева и справа. Черт побери, посмотрите только на Уиллиса. Идет себе вперед. Ей-богу, вот это смелость. У него изо рта течет кровь. Его ранило, он умирает. – Я умираю, – заплакал он. Робби поддерживает его. – Поцелуй меня, Робби.
Шон подтолкнул его. Коротенькие ножки задвигались, как ножницы, подогнулись – майор свалился за «бентли». Шон огляделся. Бармен вернулся в кафе, в окнах с ящиками для цветов за яркими занавесками никого не видно. Он обшарил карманы Уиллиса: ключи, бумажник, сложенная газета.
– Ты где живешь?
Кто-то трясет его, трясет.
– Живет? Кто где живет? Я умираю, оставь мня в пкое.
Его продолжали трясти, отвесили увесистую пощечину.
– Живу? – Майор посмотрел на падавшую на него тень. Полицейский. А он немного выпил. Отвезли бы домой. – Живу Челмсфорд-Гарденс, восемьдесят восемь.
Шон опустил голову майора на камни двора и оставил его лежать между «бентли» и воротами гаража дома № 12. Вокруг никого. Шон быстро пересек двор и мимо «Герцога Мальборо» вышел на улицу. А мимо него во двор въехало такси с Бабеттой.
14
Она ворвалась в квартиру как тигрица. Бросить трубку, разговаривая с ней! Да еще в присутствии Стайни! Злобно что-то буркнув, она дала таксисту оскорбительно мало на чай, а когда он начал протестовать, посмотрела на него с таким еле скрытым бешенством, что таксист мгновенно тронулся с места и только метров через пятьдесят выругал ее «сучьей шлюхой» – это он сразу понял. Прыгая через две ступеньки, она неслась вверх по лестнице, порвала юбку по шву, ударом ноги открыла дверь, молясь богу, чтобы его гады друзья были в квартире и все бы увидели.
– Ты где? – заорала она, швырнула покупки через всю комнату, с грохотом влетела сначала в спальню, потом в ванную. Значит, у него не хватило духу встретиться с ней. Бабетта сорвала занавеску с душа, попыталась порвать ее, швырнула в ванну. Где тут его электрическая бритва – швырнуть ее в ванну вслед за занавеской! Она застыла с поднятой рукой. Бритвы не было. А ведь она всегда лежала здесь вместе с его зубной щеткой и таблетками. Их тоже не было.
Бабетту охватил легкий озноб. Они же должны тут быть. Она заглянула в аптечку, где полным-полно ее лекарств – для лекарств Брайса уже места не было. Ни бритвы. Ни его бутылочки секонала. Он что, шутки шутить взялся? Бабетта побежала в спальню, с треском открыла ящик, где он держал белье и чистые рубашки на тот случай, если оставался на ночь. Все исчезло. Бабетта посмотрела на платяной шкаф: дверцы распахнуты, одежда свешивается с плечиков, на полу – цветастая пелена из шляпок. Она их не трогала… Бабетта бросилась к вешалке – темный костюм, который всегда висел там, исчез.
Уставившись на шляпки, она стояла посреди спальни – лицо ее вытянулось, как у хорька. Значит, вот какую игру он затеял. Глаза ее сузились, рот сжался в узенькую линию, словно прорезанную ножом. Если Брайс думает, что все будет так просто, его ждет огромный сюрприз. Да. Она посмотрела на телефон. Когда же он приедет в Эпплфорд? Наверно, не раньше шести. Может быть, позвонить ему до того и попросить передать: «Олаф шлет наилучшие пожелания»? Устроить ему веселенький вечер?
Можно позвонить Стайни и сказать, чтобы прислал шубу на квартиру, а мистер Брайс завтра заплатит за нее наличными. Целиком. А Стайни тогда вернет ей причитающиеся пятьсот фунтов. И это будет только первым уроком. Можно начать обработку Рэнделла и переметнуться к нему раньше, чем они планировали.
Она села на постель и позвонила Стайни, думая о Рэнделле. И о Робертсоне.
– Стайни, дорогой, это ты? Говорит Бабетта. Неужели ты не узнаешь мой голос?
Она легла, держа в руках телефон, вытянула и скрестила ноги почти так же, как два часа назад это сделал Рэнделл. Ей до боли захотелось мужчину. Боже мой, как она месяц за месяцем жила и мирилась с этим придурком? Потому что боялась: вдруг Альберт или кто-то еще узнают, сообщат Брайсу. Но теперь – всё. Ей-богу, всё.
Бабетта закончила разговор со Стайни, послала в трубку поцелуй, повесила ее, сказала: «Жидовская морда!», вскочила с кровати, сняла порванную юбку, блузку, осталась в лифчике и трусиках, посмотрела на свое отражение в зеркалах. Ей-богу, всё. Раздался звонок в дверь. Ага, вернулся. Бабетта дотронулась ногтями до кожи лица, нажала, пока не почувствовала легкую боль. Представила себе, как расцарапает его белое, рыхлое, кроличье лицо. Звонок снова зазвенел и теперь уже звонил не переставая.
Почти бегом она пересекла спальню, гостиную, сбежала по ступенькам. На полпути к входной двери Бабетта подумала: зачем, собственно, он звонит, почему не открывает дверь ключом? Но кто еще это мог быть? Она заколебалась, приостановилась. Звонить продолжали. Она хотела чуть приоткрыть дверь, чтобы посмотреть, он ли это. Но тут в дверь ударили плечом – Бабетту стукнуло так, что она отлетела и упала на ступеньки.
С криком: «Это я!» – ввалился майор Уиллис. Он озирался в поисках Бабетты. Его ничуть не удивило, что на ней почти ничего нет. Он этого ожидал.
– Ах ты, красотка! – Уиллис раскрыл объятия и упал на нее. Бабетта ногтями прошлась по его лицу, и майор почти ослеп. – Необъезженная кобылка, значит? – пробулькал он, зарываясь лицом в ее плечо, губы майора оказались у ее груди. Он обхватил Бабетту, поднял, прижал к себе.
Ах, красотка! По его лицу текла кровь, а Бабетта снова попыталась запустить ему ногти в глаза.
