Бесы в Париже

дел — по сути своей контрразведчики — с великой ревностью относились к знаменитому «второму бюро» в составе министерства обороны, ответственному, согласно своему статусу, за военную разведку, но часто сующему нос в дела контрразведки, которые его касаться не должны. «Пятая колонна» в военных делах — второе бюро с его безликими полковниками, с его тайными и нередко клеветническими архивами — было постоянным оппонентом и соперником ДСТ. У бюро были преимущества, обусловленные его долгим существованием и сложившимися традициями: власть, способность инспирировать страх, создавать национальные мифы. А департамент возник сравнительно недавно, во время войны, деятельность его была скрыта от всех, что и соответствовало его задачам, и у него в коридорах власти было больше врагов, чем друзей. На счету второго бюро числилось множество скандалов, то и дело всплывали факты чудовищной некомпетентности его сотрудников, непристойные междоусобные баталии, а ДСТ ухитрялось никогда не выносить сор из избы.

Ветеран политических битв Амбруаз Пеллерен настороженно смотрел на Вавра из-под кустистых бровей. Вэллат по телефону попросил его срочно принять начальника ДСТ. Видимо, Вэллат имел в виду с глазу на глаз. Личный секретарь министра — худой, болезненного вида человек по имени Пишу, увидев входящего Вавра, поднял брови: к его изумлению, его в кабинет не позвали. В отличие от Вэллата из Елисейского дворца он жаждал участвовать во всех делах.

— Чем могу быть вам полезен, Вавр? — Голос министра звучал не то чтобы неприязненно, но уж, во всяком случае, не любезно.

— Дело весьма щекотливое и строго секретное. — Перед Вавром стояла сложная задача: рассказать министру то, что ему следует знать, и в то же время свести впечатление от услышанного к минимуму, чтобы у того не появилось искушения передать дело своему второму бюро на том основании, что если уж тут светит какая-то слава, то пусть она достанется лучше его ведомству, а не министерству внутренних дел. Между Пеллереном и министром внутренних дел Малларом не существовало ни дружбы, ни уважения, ни доверия.

— Объясните, пожалуйста.

Вавр приступил к рассказу, преуменьшая драматизм событий, где это было возможно, обходя молчанием кое-какие детали, если хватало храбрости, и всячески подчеркивая, что ответственность, возложенная на ДСТ президентом, чрезвычайно велика — выше, чем это было на самом деле.

На стене за креслом министра висело гигантское полотно, изображавшее юного Наполеона на мосту в Арколи, и Вавр с трудом переводил взгляд с героической сцены на лицо министра, хранившее скептическое выражение. Когда он закончил, наступила недолгая пауза.

— Так чьи же инициалы на попавшей к вам копии? — задал министр осторожный вопрос.

Вавр был к этому готов.

— Вы должны извинить меня, господин министр, но на данной стадии расследования входить в подробности я не могу. Президент дал строжайшие инструкции на этот счет.

Амбруаз Пеллерен пожал широкими плечами и позволил себе чуть-чуть улыбнуться.

— Вы, видимо, хотите навести кое-какие справки в моем министерстве?

— Возможно, до этого дойдет, — ответил Вавр. — В данный момент я просто проинформировал вас о том, что произошло. Я знаю, что мы можем рассчитывать на ваше содействие, если придется допросить кого-то из сотрудников министерства.

— Конечно. Обращайтесь в этом случае лично ко мне.

— Благодарю.

— Дело весьма серьезное, — сказал Пеллерен, поднимаясь и протягивая руку на прощание. — Надеюсь, вы там, в ДСТ, понимаете его политический смысл. — Он слегка понизил голос и снова улыбнулся слегка загадочно.

— Понимаем, господин министр.

Они пожали друг другу руки, и Вавр вышел из святилища в сопровождении заметно раздосадованного секретаря.

Позже Вавр признался Альфреду Бауму:

— До чего неуютно я себя там чувствовал! Ну и трудно нам придется, если дело дойдет до настоящего расследования. Кто это сказал — тебя похлопывают по спине, чтобы найти место, куда удобнее всадить нож?

— Ленин, — усмехнулся Баум.

В свои сорок шесть лет Ги Маллар был самым молодым из министров высшего ранга и, вероятно, самым умным. Он возглавил министерство внутренних дел вопреки ожесточенным протестам коммунистов, занимавших государственные посты. В Малларе коммунисты видели непримиримого врага и поносили его, где только могли, что мало его трогало. Антикоммунистом он стал после того, как в юности баловался опасными теориями Маркса и Энгельса. Но еще до откровений Хрущева его политические амбиции совпали самым удачным образом с настроениями в обществе и обратили его в социал-демократа, испытывающего чрезвычайное уважение к порядку в стране, а, стало быть, и к полиции.

— Я и не рассчитываю, что люди, охраняющие порядок, читают Пруста и навещают в свободное время больных, — сказал президент, когда его внимание обратили на малопривлекательные черты личности нового министра. — Так почему же кто-то полагает встретить в министерстве внутренних дел чуткость и сочувствие?

Когда Жорж Вавр закончил свой рассказ, Маллар задал ему тот же вопрос, что и Пеллерен, и получил тот же ответ.

— А вы не забыли, друг мой, что ваш департамент подчинен министерству внутренних дел, а значит, мне? — сказал он.

— Ни на минуту не забываю, господин министр. Но при всем моем уважении к вам прошу вас проявить терпение. Результаты расследования, разумеется, будут в общем виде представлены вам, как только это станет возможно.

Маллар, похоже, хотел было употребить власть, но передумал.

— Хорошо. Жду от вас отчета.

Профсоюзы сталелитейщиков выступили с заявлением, в котором, осуждая взрывы, тем не менее утверждали, что непреклонность предпринимателей и их жесткая политика в отношении заработной платы рабочих на руку экстремистским элементам и рано или поздно приведут к насилию. Правые газеты усмотрели в этом плохо скрытое одобрение террора и принялись строить версию, будто именно жесткие требования профсоюзов, имеющие целью возбудить рабочих, привели к всплескам злобы.

«Профсоюзы несут за это моральную ответственность, — заявил ведущий обозреватель престижной газеты. — Они не организуют взрывы сами, но готовят подходящую обстановку для тех, кто это делает». Отвечая им в том же роде, газеты левого направления обвиняли правых в том, что они надеются извлечь пользу из этих событий, распространяя ответственность за террор на всех левых.

Глава 4

По улице Фобур Сен-Дени, мимо кинотеатра, который недавно перестроили так, чтобы в трех зальчиках можно было показывать три порнографических фильма одновременно, мимо вереницы кафе, в которые заходили только арабы и негры, шагал рыжий человек. На углу улицы Дезир он остановился возле газетного киоска и попросил все сегодняшние газеты и самый ранний выпуск вечерки.

— Все? — Пожилая продавщица, которую едва можно было разглядеть за множеством разноцветных обложек, посмотрела на него так, будто он попросил «Порно-либр».

— Говорю, все.

Она порылась в пачках газет и, склеротически двигаясь, извлекла около полудюжины изданий.

— Восемнадцать франков.

Рыжий с оскорбленным видом рассматривал пеструю выставку журналов, изданных на арабском. Достав из кармана джинсов кошелек, он отсчитал восемнадцать франков и забрал увесистую пачку газет, не сказав «спасибо».

Он миновал несколько уличных прилавков с едой, пиная ногами валяющиеся повсюду капустные листья и стараясь держаться середины узкого тротуара. Шедшие навстречу вынуждены были уступать ему дорогу,