— Есть!
— Ты правильно сделал, что позвонил.
— Спасибо.
Сержант сделал все, как ему велели, похвалив себя за то, что не стал разглядывать документы. Того, что он увидел, было достаточно: крупное дело. Когда прибыл курьер, он отдал под расписку вещи в большом запечатанном пакете и снова включился в суетную ночную работу.
А в это время дежурный из городской префектуры пытался дозвониться префекту, но этой важной персоны не оказалось дома, он где-то ужинал. С его заместителем господином Руассе ему повезло больше. Они с женой смотрели телевизор, и хоть Руассе был не в восторге от того, что его потревожили, но дежурного выслушал.
— Это не по нашей части, — заявил он. — Такого рода делами занимается ДСТ. Когда бумаги привезут, спрячьте их в сейф и ждите дальнейших распоряжений, я еще позвоню.
— Хорошо, шеф.
В молодости Руассе работал в уголовном розыске и сидел в одном кабинете с Жоржем Вавром, а тот нынче возглавляет департамент безопасности, которому положено наблюдать за чужими агентами на французской территории, группа из этого отдела и проявила столь пылкое усердие жарким воскресным днем в Булонском лесу… Руассе колебался, позвонить ли старому приятелю или дождаться, пока вернется домой шеф. Он безотчетно делал важный выбор, хотя и не мог знать, что от его решения самым существенным образом будут зависеть все последующие события. Заместитель префекта просто прикидывал, как будет лучше для дела. Пожалуй, надо подождать, — посмотреть эти документы, убедиться, что никто — и, главное, сам он, подняв из-за них шум, — не окажется в дураках. Он позвонил дежурному и велел срочно доставить бумаги к нему домой в Сен-Клу.
Разложив скромное достояние сбитого мотоциклиста на обеденном столе, он внимательно осмотрел все: от билетов на метро до подозрительного конверта, который был снова плотно заклеен скотчем. Сержант из шестого округа приложил записку, объяснив, что удостоверение личности оказалось фальшивым, что владелец его пока без сознания и неизвестно, придет ли в себя. Возле больницы дежурит полицейский. В прессе об этом инциденте упоминаться не должно. Тем двоим, в штатском, велено помалкивать.
Было около часу ночи, когда Руассе приступил к изучению документов. Целую четверть часа он потратил, чтобы их прочесть: он всегда чувствовал тяготение к такого рода делам. Листки представляли собой бланки министерства обороны. Руассе, склонный воспринимать жизнь масштабно, подумал, что оказался внезапно вовлеченным в события, которые вершат историю. И, конечно, не следует звонить начальству, то есть префекту, и выпускать дело из рук. Уж если тут светит слава, то будет только справедливо, если она достанется именно ему — за то, что сразу распознал важность находки, государственный аспект этого дела и безотлагательно связался с ДСТ. Ведь в последнее время что ни день, то беда. Бомбы взрываются все чаще, и ни у кого нет ни малейшей версии, заслуживающей внимания. Сегодняшний двойной взрыв, можно сказать, увенчал действия террористов. Государство бессильно? Есть ли что-нибудь, что можно противопоставить этому кровавому безумию, этим взрывам, которые сотрясают большинство европейских стран в последнее десятилетие? Да, есть! — такой ответ подсказывала Руассе его склонность к мелодраме, к апокалипсическим видениям. Но префект не может встать на его точку зрения. Этот циничный и земной человек пренебрежительно пожмет плечами и примется толковать о «Красных бригадах», доложит министру внутренних дел, что полиции необходимы время, удача или еще что-нибудь. По мнению Руассе, префект слишком верил в возможности специального подразделения по борьбе со взрывами. Тут требовались действия в национальном масштабе, чтобы сознанием важности этого дела прониклись одновременно несколько тысяч сотрудников полиции по всей стране, пусть оставят пока в покое наркоманов и проституток, незаконно промышляющих на авеню Фош! Этот скромненький конверт — своего рода тоже бомба. А детонатор имеет имя, которое написано на нем заглавными буквами: Арман Сейнак. Главный редактор «Юманите» и член политбюро коммунистической партии. Руассе позволил себе пять минут поразмышлять над всем этим, набрал номер телефона Вавра и дождался, пока ответил сонный голос.
— Дорогой друг, простите, что разбудил. Это Руассе. Не буду терять времени. Посылаю к вам курьера с кое-какими вещицами, принадлежащими одному мотоциклисту, который сегодня вечером разбился и сейчас лежит без сознания в клинике Божон. Префекта дома не оказалось, так что я вышел прямо на вас.
— Спасибо, — проворчал Вавр. — Надеюсь, не зря разбудили. Но вам, разумеется, видней. — И повесил трубку.
У Баума пошаливала печень, и он знал причину. Обычно он ел то же, что и все, — и никаких неприятностей с этой стороны (как и все французы, он любые проблемы с несварением и прочие беспорядки такого рода приписывал печени). Вчера вечером жена подала ему на ужин всего-навсего равиоли в сухарях с салатом, сыр, немного фруктов, он запил это красным — тоже не так уж много выпил. С чего бы это печени разболеться? А вот ведь болит. Он ее чувствует. Решительно чувствует, и если вспомнить, то в боку ноет уже пару дней. Дело знакомое: он нервничает, а в такие дни печень выкидывает всякие штуки. У других людей, подумал он, все неприятности на уме, а у меня в печенках.
Он плеснул в стакан воды из стоявшего на столе графина и принял лекарство. «Бесполезно, — отметил он про себя. — Но без лекарств еще хуже». На коробочке описывались замечательные действия таблеток при несварении и изжоге. Таблетки, однако, ни разу ему не помогли, и он, глотая их, просто совершал некий ритуал. Это было маленькое суеверие, которое он себе позволял, и, может быть, единственное.
Он взглянул на часы. Десятый час, он уже полтора часа на работе. Привычка такая — приходить пораньше, когда есть проблемы. А нынешние проблемы, он чувствовал, погонят его на улицу Соссэ. Он был бы там уже спозаранку, если б поезда из Версаля приходили раньше.
Последний час он провел в архиве и притащил оттуда одну из серых папок, будто рассчитывая за своим столом отыскать в ней что-то такое, чего в архиве не заметил. Ему хотелось как следует погрузиться в нее, потрогать, пощупать, прочувствовать, прочитать между строк — короче говоря, извлечь то, что не написано открытым текстом на машинке или от руки, но скопилось за многие годы. Досье, лежавшее перед ним, раздражало: такое молчаливое, такое неподатливое. В папке было подшито листков двадцать разного цвета и формата, с разными датами, они были пронумерованы в верхнем правом углу — номер лица, на которое заведено данное досье, и номер страницы, так что исчезновение какого-нибудь листка было бы замечено.
Баум сверил страницы по списку: все на месте. Он и так это знал, потому что проделывал такое каждый день, начиная со среды, а сегодня уже суббота. Это просто был маневр, чтобы выиграть время, поиграть в прятки с папкой, заняться каким-нибудь более или менее механическим делом, пока проблема созревает. Но эта зреет очень уж долго. Он надеялся, что прочитанное вдруг повернется как-то по-другому или, если он прав, фактам найдется какое-то до смешного простое, безобидное объяснение, и то, что сейчас видится ему будто сквозь туман, примет четкие очертания. Беда только — Баум был уверен, да и подсказывал его тридцатилетний опыт, — что если только он правильно толкует известные ему сведения, то никакого простого и невинного объяснения им не будет. И хотя его уверенность подтверждалась реальностью, он хорошо знал человека, чье досье лежало перед ним, его лицо, весь облик, знал его характер. Надежда была эфемерной, просто какое-то предчувствие, ощущение, — все же, если бы его спросили, к чему он склоняется, он назвал бы надежду.
Он продолжал перелистывать страницы, и боль в боку, занимая его мысли, не позволяла ему воспарить в надеждах и возвращала к суровой действительности.
Когда зазвонил внутренний телефон, он почувствовал даже облегчение. Это звонил шеф.
— Баум слушает.
— Альфред, ты мне нужен. Зайди. Разговор будет долгий.
— Иду.
Он запер папку в серый металлический сейф, стоявший в углу комнаты, и с мрачным видом направился по коридору к лифту. Вавр говорил довольно резко — верный признак, что намечается новое дело. Надо надеяться, что с ним просто хотят проконсультироваться. Ему не до того, ему надо сосредоточиться на своей нынешней проблеме. Придется сослаться на занятость.
На пятом этаже он вышел из лифта и зашагал по точно такому же длинному, нудному коридору. Секретарша Вавра поманила его из открытой двери приемной:
— Старик что-то задумал, знаю я эти дела.
