селедку и по кусочку овсяного хлеба. Костина мать достала из печи горшок с кашей.
– Вы куда это ходили, братки, с лопатой да с фонарем? – спросил Чижов.
Я смутился, а Костя прямо выпалил:
– Мы клад, папка, искали!
– Чего?
– Клад.
– Зачем же вам клад?
– Чтобы хорошую жизнь устроить!
И Костя рассказал о нашей затее.
Чижов потрепал сына по щеке:
– Жизнь-то хорошая нужна, это верно. Только от кладов для всех такой хорошей жизни не будет – кла дов не хватит. – Он засмеялся и продолжал: – Подождите, братки. Советская власть такую хорошую жизнь и хочет устроить для рабочих и для крестьян. Сейчас первое дело – белогвардейцев разбить, контру разда вить. Тогда легче дышать будет.
– Контра… – повторил Костя.
– Ну да, контра, контрреволюция. Это те, кто против революции, против рабочих и крестьян идут.
– А много этой контры? – спросил Костя.
Чижов нахмурился:
– Много еще, братки. В Сибири Колчак хозяйничает. Со всех сторон белогвардейцы на Москву походом собираются. Да еще в других странах капиталисты на нас волками смотрят. Им тоже Советская власть не по нутру. Но ничего, наша власть – рабоче-крестьянская, и Красная Армия – рабоче-крестьянская, народная. А народ всех врагов победит. Все, братки, будет! Дайте срок!
– Вот видишь, – сказал мне Костя, – я тебе говорил! Советская власть буржуев прогонит, и тогда будет хорошо.
Было видно, что Костя с уважением относится ко всему, что говорит отец. Мне котельщик Чижов тоже очень нравится. Ведь это он сорвал портрет Керенского. А всем известно, что Керенский стоял за буржуев и, значит, за Орликовых.
Лето было какое-то необыкновенное, тревожное. Носились слухи о том, что в Мурманске высадились английские войска.
На кладбище кораблей мы так и не собрались поехать.
Заканчивался июль 1918 года.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ЗАЧЕМ ОНИ ПРИЕХАЛИ?
Утром над Соломбалой прогудел гидроплан. Он летел так низко, что, казалось, вот-вот своими лодочками сорвет крышу какого-нибудь дома.
Соломбальские жители испуганно прятались по дворам. Женщины плакали. Старуха Иваниха, распластавшись на крыльце, отчаянно выла, предвещая конец миру.
Еще накануне прислуга Орликовых Мариша начала запасать воду. Она раз десять бегала на речку с ведрами. Сам Орликов сказал, что красные, уходя из Архангельска, отравят воду.
Нас, ребят, тоже посылали таскать воду. Костя сказал, что Орликов врет. Но что поделаешь, если матери заставляют! Всякие слухи с молниеносной быстротой разносились по Соломбале, и женщины всем этим слухам верили.
Говорили, что в порту подготовляются взрывы. Мы долго и со страхом ожидали. Но никаких взрывов не было. Все это оказалось пустой болтовней.
Вскоре гидроплан снова появился над Соломбалой. Теперь он летел очень высоко. Что-то зловещее и тревожное было в этом полете большекрылой птицы.
Несмотря на ранний час, все ребята были на улице. Никто не хотел играть. Ребята спорили. Каждый говорил, что гидроплан пролетел именно над их домом. Конечно, они все врали. Я хорошо видел, как он пролетел над нашим домом. Но я не спорил и сказал об этом лишь Косте Чижову. Костя ничего не ответил.
В стороне судоремонтных мастерских тяжело прогремели выстрелы. Но это были не взрывы. Два года назад от взрывов в порту в некоторых домах на нашей улице вылетели стекла. А это были выстрелы орудийные.
Прерывистое эхо многократно отозвалось за Соломбалой, еще более пугая встревоженных жителей.
Стало известно, что в Белое море пришли английские, американские и французские крейсеры.
Аэропланов летало теперь так много, что на них даже наскучило смотреть. Аркашка Кузнецов рассказывал, что гидропланы запрудили всю Двину.
Нам очень хотелось побежать к гавани и посмотреть, как садятся и поднимаются гидропланы. Но мы боялись. Во-первых, кто знает, может быть, там и в самом деле что-нибудь взорвется. А во-вторых, нам просто строго-настрого было запрещено уходить от домов. Но вечером, когда все немного успокоились, мы покинули нашу тихую улицу.
В это время напротив кинематографа «Марс» высаживались из катеров на берег английские и американские солдаты.
