Четыре солдата под командой офицера увели избитого рабочего с площади.
– Куда его? – спросил я Костю.
– Известно куда! – мрачно ответил Костя. – На расстрел.
Я был удивлен и напуган словами моего друга. Мне никак не верилось, что этого молодого судоремонтника, которою я частенько встречал в Соломбале, сейчас расстреляют. Что он им сделал, этим людям из чужих стран? Они только сегодня приехали в Соломбалу и уже начинают убивать русских рабочих…
Смотреть парад больше не хотелось. Мы вернулись домой. Я вошел в нашу комнату тихонько, и дед Максимыч не видел меня. Он сидел на своей низенькой скамеечке и чинил сапог. Вбивая в подметку беленькие березовые шпильки, он пел протяжную поморскую песню:
О каких незваных гостях он пел? Может быть, о тех, которые сегодня приехали в Архангельск?..
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
КОСТЯ ЧИЖОВ СОБИРАЕТСЯ БЕЖАТЬ
Но больше всего нас поразило появление на нашей улице Орликова-сына. Он шел по деревянному тротуару, сдержанно улыбаясь и ударяя стеком по покосившимся тумбам, словно пересчитывая их. При каждом ударе стек заунывно свистел.
В светло коричневом френче английского покроя Юрка Орликов выглядел настоящим офицером, каких мы видели на картинках в журнале «Всемирная панорама». На френче было четыре огромных нашивных кармана со складкой посередине. Над тонким маленьким лицом Юрки возвышалась широкая остроугольная фуражка. Желтые краги были новенькие, без единой царапины. И на туго затянутом ремне с портупеей ви села кобура настоящего револьвера.
Нет, это уже был не Юра-гимназист, не короткоштанный Юрка. Это был прапорщик Орликов – тонкий, высокий, гордый.
Мы ненавидели Юрку Орликова, но тут вынуждены были ему позавидовать: фуражка, краги и револьвер, ничего не скажешь, были у него шикарные.
– Зачем у него такие карманы? – спросил я Костю.
– Для оружия, конечно, – ответил мой приятель, – ну для маузера, для гранат…
– Для какого маузера?
Костя презрительно посмотрел на меня. «Эх ты, простофиля, не знаешь!» – говорили его глаза.
– Скажи, Костя, – не унимался я, – скажи, что тебе, жалко, что ли…
– Ну, револьверы такие. Вот есть наганы, кольты, маузеры…
Мне стало стыдно, и, чтобы не унизиться перед ребятами, я соврал:
– У нашего дедушки был кольт. Он мне давал стрелять.
– Не ври! – крикнул Аркашка Кузнецов. – Твой дедко – сторож, водолив.
– А когда он боцманом плавал, думаешь, не было… не было, да?
Я уже сам начинал верить, что у дедушки был кольт и я стрелял из этого замечательного револьвера. Но мои приятные размышления были прерваны Костей Чижовым.
– У боцманов не бывает кольтов, – сказал Костя. – Бывает у капитанов, да и то не у всех. Вот у нас, у отца…
Костя вдруг замолчал, и мне показалось, что он в чем-то чуть-чуть не проговорился.
В этот момент шедший впереди Орликов ударил стеком по последней тумбе и свернул в ворота своего дома.
…Ночью на нашей улице произошли новые события. В дом, где жил Костя Чижов, явились офицеры. Среди них был Орликов. Они перерыли все в комнате Чижовых и потом увели отца Кости.
Все стали говорить, что Чижов – большевик.
Весь день я бродил по улице в надежде увидеть Костю. Но он не появлялся.
Я думал о том, что, может быть, Костиного отца тоже увели на расстрел, как того рабочего на параде.
Вечером я сидел в лодке и ловил на удочку колюшку. Но это бесполезное занятие мне быстро наскучило: колюшка – несъедобная рыба.
Я стал раскачивать лодку, любуясь волнами, уходящими от бортов.
– Эй, на лодке! – услышал я голос с берега.
На берегу стоял Костя.
– Иди сюда, покачаемся! – позвал я его.
Костя спустился на пристань, прыгнул в лодку. Он сел на банку и тихо заговорил:
– Я тебе что-то скажу. Только ты никому!
– Ясно, никому.
– Хочешь бежать?
– Куда?
