Первая любовь

Евгений Степанович Коковин Первая любовь

ГЛАВА ПЕРВАЯ ОЛЯ ЛУКИНА

На Северной Двине разноголосыми гудками пере­кликались встречные пароходы. Был вечер, спокойный и светлый. Слоистые бледно-розовые облака на северо-западе прикрывали солнце. Облака были близко, и лу­чи солнца, падая из-за них, причудливыми полосами ос­вещали дальние песчаные острова. От этого необычай­ного освещения и острова, густо поросшие ивняком, то­же казались близкими.

Странно. Сотни раз бывал я раньше на берегу Се­верной Двины, но почему-то никогда не обращал вни­мания на красоту величественной реки, на краски неба необыкновенной чистоты и свежести, на оранжевые за­каты и легкие лебединые облака. Другое дело – боль­шие морские пароходы, опутанные оснасткой поморские парусники – шхуны и боты, что стояли на рейде и у причалов. Другое дело – переливчатый трепет много­цветных флагов и вымпелов, горький запах пароходного дыма, грубоватые шутки, перебранки и песни моряков. Все это волновало, притягивало и звало в далекие мор­ские странствования.

Теперь я вдруг стал совсем по-иному смотреть на знакомую реку и удивлялся, что раньше не замечал ее величия, не стремился познать тайны ее темных глубин, не любовался солнечными отблесками, отражением далекого неба и близких берегов. Река без кораблей обыч­но мне казалась скучной и пустынной. Теперь я смутно чувствовал: что-то изменяется в моей жизни. Может быть, это все дальше и дальше уходит мое детство?

Я сидел на причальной тумбе, ожидая, когда пойдет в море «Канин», на котором плавал Костя Чижов. Мы условились с Костей о том, что я выйду на берег и мы поприветствуем друг друга.

Веселая косопарусная яхта стремительно вырвалась из-за кормы дремлющего на рейде транспорта и легко заскользила по реке. Крен у яхты на правый борт был такой сильный, что казалось, она вот-вот опрокинется. «Смельчаки!» – с восхищением подумал я о людях, на­ходящихся на яхте.

Вниз по Двине, к морю, шел с полным грузом огром­ный пароход лесовоз. Штабели свежих досок высоко поднимались над его бортами. По кормовому флагу я без труда определил, что лесовоз этот – норвежский.

В те времена в Архангельский порт уже приходило много иностранных судов. Транспорты под английскими, норвежскими, шведскими, датскими, голландскими и другими флагами грузились у причалов лесобирж доска­ми и балансом[1]. Советский Союз начинал широко тор­ говать с заграницей. Даже мы, ребята, уже хорошо по­нимали такие слова, как «экспорт», «импорт», «дис­ пач»[2].

Жизнь менялась. Она менялась повсюду: в нашей Соломбале, в Архангельске, во всей стране.

Я сидел на причальной тумбе и думал об этом.

Лесовоз шел быстро, но волны, расходящиеся за его кормой, были отлогие, чуть заметные.

Яхта, шедшая параллельным курсом, неожиданно резко развернулась и понеслась наперерез лесовозу.

Сумасшедшие! Что они делают?

Лесовоз пронзительно и тревожно загудел. И я пред­ставил себе ярость норвежского капитана и русского лоцмана, находящихся сейчас на мостике. Мне казалось, что я вижу их лица, искаженные злостью, и слышу проклятия по адресу самонадеянных наглецов. Именно наглецами, никак не иначе, называют таких, рискующих жизнью яхтсменов лоцманы.

Между тем яхта дерзко «обрезала нос» лесовозу и скрылась за его корпусом.

Тут я увидел «Канина». Он уже проходил мимо Соломбалы. Я поднялся, чтобы разглядеть на его борту Костю.

Я махал кепкой, но своего друга увидеть не мог. А вскоре опять появилась яхта. «Неужели, – подумал я, – они собираются «обрезать нос» и «Канину»?

Но яхта быстро прямым курсом шла к берегу. С кру­тым разворотом она впритирку подскочила к причалу. И в ту же секунду с ее борта на причал прыгнула девушка.

За девушкой выскочил парень и схватил ее за руку.

– Оля, – умоляюще сказал он. – Почему вы ухо­дите?

Парня я не знал, но девушка оказалась мне знако­мой. Это была Оля Лукина.

Оля с силой вырвала руку и пошла по берегу, не замечая меня.

– Оля, – снова начал парень. – Почему вы рассер­дились? Чего вы испугались?

Оля остановилась и резко повернулась к парню.

– Я испугалась? Ну, плохо вы меня знаете! Но у вас это не смелость, а безобразие и лихачество. И я знаю – это оскорбительно для команды всего парохода!

Парень еще некоторое время постоял на причале, потом залез в яхту, где его ждал товарищ. Яхта отва­лила от берега.

Встрече с Олей я обрадовался. Мы очень давно не виделись, хотя и жили на одной улице. Когда-то вместе мы играли в лапту и в палочку-выручалочку, ездили купаться на песчаный остров Шилов, ходили в кинотеатр «Марс».

Отец Оли Лукиной, капитан дальнего плавания, был расстрелян белыми на острове Мудьюг.

Оля мне очень нравилась, но в этом я не признавал­ся даже самому себе. Наоборот, я даже сторонился ее, боясь, как бы моей привязанности не заметили другие ребята.