Лодка слегка накренилась, и на нас упала тень. Я отодвинулся в сторону, плотнее прижимаясь к Кареглазке, когда над бортом появилась тупая голова, поворачиваясь в разные стороны, близоруко оглядывая внутренность лодки обманчиво добродушными глазами. Дыхание зверя наполнило лодку запахом рыбы, и я осторожно сглотнул. Долгие секунды зверь и я смотрели друг на друга.
Потом с недовольным ворчанием чёрная голова исчезла, и лодку резко тряхнуло, когда грумоход оттолкнулся от неё и с плеском унёсся прочь. Мы лежали, стараясь не дышать, в то время как парус безвольно повис, жара усилилась, и стало ясно, что лёгкий ветерок окончательно утих. Наконец я снова принял сидячее положение и рискнул бросить быстрый взгляд за борт.
Море было плоским, словно зеркало. Одинокий грумоход резвился шагах в ста от нас, охраняя какую-то тушу и яростным ворчанием отгоняя ныряющих грумметов. Кареглазка приподнялась рядом со мной, стараясь не привлекать внимания грумохода слишком резкими движениями.
– Что будем делать, Дроув? – прошептала она. – Если мы попытаемся грести к берегу, он нас увидит.
Я посмотрел в сторону земли, оценивая расстояние.
– Надо что-то делать, и быстро, – сказал я. – Нас относит все дальше. – Я окинул взглядом океан, цвет которого стал однотонно-серым, когда тучи на время заслонили солнце. Неподалёку простиралось большое водное пространство, казавшееся более тёмным, чем остальной океан. Ещё дальше, возле выхода в устье, на плоской поверхности виднелись длинные складки, словно одна большая приливная волна двигалась в нашу сторону.
– Что это? – спросил я. Голос Кареглазки дрогнул.
– Это… это грумоходы, Дроув. Целая стая; так они обычно действуют.
Тот, видимо, отбившийся бродяга.
– Гм… И что они собираются делать?
– Они просто накинутся на нас… В прошлом году один рыбак попался стае грумоходов. Они прыгают в лодку, и…
Объяснять более подробно не было необходимости; я живо представил себе стаю могучих тварей, каждая размером с человека, атакующих нашу маленькую лодочку, переваливающихся через низкие борта…
– …у нас не очень много времени, Дроув, – тихо говорила Кареглазка.
– Жаль, что мы потеряли столько времени зря, вместо того чтобы лучше узнать друг друга. Пожалуйста, поцелуй меня… скорее.
Я наклонился и крепко её поцеловал, и она прильнула ко мне и заплакала у меня на плече, пока я наблюдал за грумоходами, мчавшимися к нам прожорливой стаей. Я поднял со дна лодки весло и взвесил его в руке; это было всё, чем мы располагали. Ещё никогда в жизни я не был так испуган, и тем не менее я думал о Кареглазке и о том, что мёрзлым грумоходам придётся сначала убить меня, прежде чем они смогут добраться до неё…
Кареглазка застыла в моих объятиях; она повернула голову и глядела на воду.
– Смотри! – выдохнула она. – Дроув, смотри!
Тёмная тень под водой приобретала форму, и её очертания становились всё более отчётливыми. На поверхность всплывали и лопались все новые пузыри, издавая запах сырой древесины, верёвок и смолы. Я перегнулся через борт, напрягая зрение, и смог различить палубы, сломанный рангоут, люки – все это медленно поднималось из глубин канала Паллахакси. Это было жуткое зрелище, я забыл об опасности и о грумоходах и содрогнулся, глядя, как с океанского дна поднимается «Изабель»…
Иззубренный конец сломанной мачты разорвал поверхность воды в двадцати шагах от нас, отрезанный от плававшего внизу остова простиравшейся над ним серебристой плоскостью. Однако вскоре появилась чёрная рулевая рубка, бесформенная, с выбитыми окнами, но её всё ещё можно было узнать.
Появились крышки люков с тихим стоном, вызванным медленно вытекавшей вязкой водой и входившим в трюмы воздухом. Вскоре была видна уже вся палуба, с которой стекала вода, словно тяжёлая ртуть.
Я опустил весло в воду и оттолкнулся, отводя лодку на некоторое расстояние, в то время как грумоходы были все ближе, и я слышал их голодный лай. Они заметили нас; они уже смыкали свои ряды, готовясь к нападению. Потом лодка ударилась о тяжёлое дерево «Изабель», и я ухватился за леер, пока Кареглазка вскарабкалась на палубу. Я последовал за ней, всё ещё держа в руке весло, но второпях поскользнулся, лодка выскользнула из-под меня, и я упал, ударившись головой о чёрный корпус, и провалился в темноту…
Мои пальцы цеплялись за что-то твёрдое, я полз вперёд и вверх, все ещё в полубессознательном состоянии, подгоняемый ужасом перед хищниками, которые сейчас, возможно, уже почти настигли меня; как долго я был без сознания, как долго?.. Я с трудом приподнял голову и увидел силуэт Кареглазки на фоне яркого неба; она стояла надо мной, подняв над головой весло, и колотила, колотила по прыгающим вокруг нас тварям.
Я продолжал ползти, и палуба подо мной начала теперь приобретать форму.
Я чувствовал, как грум слегка покачивает её, и слышал отчаянный крик размахивавшей веслом Кареглазки.
– Убирайтесь отсюда, мерзляки, убирайтесь отсюда, убирайтесь!..
Я встал, шатаясь, пытаясь стряхнуть пелену с глаз; потом шагнул вперёд и осторожно взял весло из рук моей Кареглазки, продолжавшей колошматить по неподвижным телам. Я сбросил три тела за борт. Трупы с приглушённым всплеском ударились о воду. Грумоходы немедленно накинулись на них, с низким сопением разрывая и пожирая собратьев. Вскоре они умчались по направлению к югу.
Кареглазка прижимала руки к щекам, начиная приходить в себя. Её ноги и плечо были исцарапаны, а красивое платье разорвано и клочьями свисало с талии. Я обнял её, подвёл к крышке люка и усадил, потом разорвал остатки своей рубашки, намочил и начал промывать её раны так осторожно, как только мог. У неё был глубокий порез на плече, из которого сочилась кровь, но её прекрасная грудь была невредима, и я осторожно поцеловал её, насухо вытирая. Потом я поколебался, но решил, что есть вещи поважнее
