темпоральный вихрь, круговорот, который несет твои предвидения по времени, — это мне осознать легче, чем всю суеверную чепуху пентаграмм и магических амулетов. Так скажи мне, Мондиганд-Климд, что ты видишь, когда заглядываешь в будущее по поводу возвращения воспоминаний прокуратору?
Снова возникла короткая пауза.
— Множество разветвляющихся дорог.
— Это я и сам вижу, — сказал Престимион. — Мне нужно знать, куда ведут эти дороги.
— Некоторые ведут к полному успеху всех ваших начинаний. Некоторые — к беде. А есть и такие, что уходят в неизвестность.
— Это мне не слишком поможет, Мондиганд-Климд.
— Есть чародеи, которые скажут принцу все, что он пожелает услышать. Я не из их числа, милорд.
— Понимаю. И благодарен тебе за это. — Пристимион с тихим свистом выдохнул воздух. — Дай мне хотя бы разумную оценку риска. Я чувствую моральный долг вернуть Дантирии Самбайлу прежнюю память — это необходимое условие для вынесения ему приговора. Ты видишь скрытую в этом опасность?
— Нет, если он останется вашим пленником до тех пор, пока приговор не будет приведен в исполнение, милорд, — ответил Мондиганд-Климд.
— Ты в этом уверен?
— У меня нет никаких сомнений.
— Тогда хорошо. Для меня это звучит достаточно убедительно. Пойдем в туннели, нанесем ему визит.
Прокуратор пребывал в гораздо менее радужном настроении, чем во время последнего разговора с Престимионом. Очевидно, дополнительные недели заключения сказались на его терпении и характере: во взгляде василиска, которым он одарил Престимиона, совсем не осталось приязни и веселья. А когда в камеру вслед за короналем вошел су-сухирис, пригнув головы под аркой входа, выражение лица Дантирии Самбайла стало откровенно злобным.
Но наряду с яростью в его аметистовых глазах таился страх. Престимион никогда прежде не видел ни малейшего следа отчаяния на лице прокуратора: он был человеком уверенным в себе, всегда владеющим своими чувствами. Но, по-видимому, при виде Мондиганд-Климда его самообладание дало трещину.
— Что это значит, Престимион? — ядовито осведомился Дантирия Самбайл. — Зачем ты привел в мою берлогу это инопланетное чудище?
— Ты несправедлив, обзывая его такими грубыми словами, — сказал Престимион. — Это не чудище, а Мондиганд-Климд, придворный маг, большой ученый и образованный человек. Он здесь, чтобы привести в порядок твой поврежденный мозг, братец, и полностью вернуть тебе воспоминания об определенных поступках.
Глаза прокуратором вспыхнули огнем.
— Ага! Значит, ты признаешь, что манипулировал моим мозгом! А в прошлый раз ты это отрицал, Престимион.
— Я этого никогда не отрицал. Я просто не ответил, когда ты обвинил меня в этом. Да, признаю: с твоим мозгом действительно кое-что сделали, и теперь я сожалею об этом. Сегодня я пришел, чтобы это исправить. И начнем мы сейчас же. Как ты собираешься это делать, Мондиганд-Климд?
От ярости и страха мясистое лицо Дантирии Самбайла покраснело и словно раздулось. Его широкие ноздри стали еще шире и походили на зияющие пропасти, а глаза сузились и превратились в щелочки, так что их странная красота исчезла и осталась только злоба. Он отпрянул назад, к сияющей зеленым светом стене камеры-пещеры, сердито размахивая руками, словно угрожая удавить су-сухириса, если тот посмеет к нему приблизиться. Из его глотки вырвалось нечто, напоминающее рычание.
Но этот ужасный звук внезапно перешел в мирное бормотание, раздувшееся лицо расслабилось, мясистые плечи опустились и обмякли. Он стоял в растерянности перед нависшим над ним чародеем и больше не делал попыток сопротивляться.
Престимион не знал, что происходит между ними, но было ясно, что идет какой-то мысленный обмен. Головы Мондиганд-Климда в странном оцепенении застыли на длинной, массивной колонне шеи. Два сужающихся черепа почти соприкасались макушками.
Нечто невидимое, но осязаемо-реальное парило в воздухе между су-сухирисом и Дантирией Самбайлом.
В камере царила пугающая, наэлектризованная тишина. И ощущение почти невыносимого напряжения.
Затем напряжение исчезло. Мондиганд-Климд отступил назад и кивнул своим странным двойным кивком с видом, очень похожим на удовлетворение.
Дантирия Самбайл стоял словно громом пораженный.
Он сделал пару неуверенных шагов назад и неуклюже повалился на стул у стены, где несколько секунд сидел, сгорбившись, обхватив голову руками. Но необыкновенная сила этого человека снова победила. Он поднял глаза. Постепенно к нему вернулась былая демоническая мощь, и это отразилось на его лице. Он свирепо улыбнулся Престимиону, ясно показывая, что вновь полностью стал самим собой, и сказал:
— Понимаю, в тот день у Тегомарского гребня все висело на волоске. Если бы я чуть точнее направил топор, то сейчас был бы короналем, а не пленником в этом подземелье.
— Высшее Божество руководило мною в тот день, Дантирия Самбайл. Тебе не суждено стать короналем.
— А тебе, Престимион?
— По крайней мере, лорд Конфалюм считал, что суждено. Тысячи хороших людей погибли, чтобы поддержать этот выбор. И все они были бы сегодня живы, если бы не твои злодеяния.
— Разве я такой уж злодей? В таком случае злодеями следует считать также Корсибара и его мага Санибак-Тастимуна. Не говоря уже о твоей подружке леди Тизмет, братец.
— Леди Тизмет дожила до осознания своей ошибки и доказала свое искреннее раскаяние, — холодно ответил Престимион. — Санибак-Тастимуна постигла кара на поле боя, он пал от руки Септаха Мелайна. Кореибар был просто глупцом; так или иначе, но и он мертв.
Из всех заговорщиков только ты остался в живых и можешь теперь задуматься над глупостью, порочностью и позорной никчемностью вашего мятежа. Подумай над этим теперь. Тебе предоставлена такая возможность.
— Глупость, Престимион? Порочность? Никчемность? — Дантирия Самбайл громко и задорно расхохотался. — Это твоя глупость, и величайшая глупость к тому же. Порочность и никчемность — это также относится к тебе. Ты говоришь о мятеже? Это ты поднял мятеж, а не Корсибар. Это Корсибар был короналем, а не ты. Его короновали в этом самом Замке; он сидел на троне! А ты и твои приспешники пожелали поднять против него восстание ценой стольких жизней, что и сказать страшно!
— Ты так считаешь?
— Это всего лишь правда.
— Я не стану спорить с тобой о юридических тонкостях, Дантирия Самбайл. Ты знаешь не хуже меня, что сын короналя не наследует трон отца. Корсибар просто захватил власть при твоей поддержке, а Санибак-Тастимун при помощи колдовского гипноза одурманил старого Конфалюма, чтобы заставить его согласиться.
— И для всех было бы лучше, Престимион, если бы ты оставил все как есть. Корсибар был идиотом, но добрым и простодушным человеком, который правил бы должным образом или по крайней мере не мешал бы тем, кто знает, как это делать. А ты, твердо решивший поставить свое клеймо на каждую мелочь, решивший в своей жалкой, мальчишеской манере стать великим короналем, которого запомнит история, приведешь всю планету к катастрофе и уничтожению, постоянно мешая…
— Хватит, — перебил Престимион. — Мне совершенно ясно, как тебе хотелось управлять планетой. И я посвятил несколько тяжелых лет моей жизни, чтобы по-твоему не случилось, — Он покачал головой. — Ты совсем не чувствуешь раскаяния, Дантирия Самбайл?
— Раскаяния? В чем?
— Хороший ответ. Ты сам вынес себе приговор.
И поэтому я считаю тебя виновным в государственной измене и приговариваю тебя…
— Виновным? А как насчет суда? Где мой обвинитель? Кто выступает в мою защиту? Где присяжные?
