В стороне раздался странный звук – кто-то чавкнул. Даша резко обернулась – никого. Пошла к противоположному углу. Там, рядом с пластмассовой ночной вазой сидела огромная мерзкая бородавчатая жаба.
'В декабре – жаба... Странно... – подумала Даша, потрогав ее носком туфельки. И сказала, кривя губы:
– Имей в виду, красавица – если что, я тебя съем.
Жаба, тупая и замерзшая, недовольно отстранилась.
Даша обошла подвал. Голые глухие стены. В четыре кирпича, не меньше. Замочной скважины в двери нет.
Результаты обхода ее не расстроили. Скорее наоборот. Не надо делать из шпильки отмычку, нет смысла протирать стену алмазом колечка. Можно просто полежать на сене, полежать, вспоминая последнее лето. Лето, проведенное на операционном столе.
Она скинула туфельки, улеглась. Снизу не дуло. 'Вот бы еще и укрыться', – мелькнула мысль.
Желание сбылось. Пошарив рукой у стены, она нашла новое байковое одеяло. Под ним сон не заставил себя ждать.
102. Дави, Горти, дави!
Сначала был Михаил Иосифович. Он вошел в спальню. Добрый, домашний, любимый.
– Милая, вчера я осознал одну странную вещь...
– Какую, милый?
– У всех есть машины, даже у Флоры есть, а у тебя нет.
– Но, Миша, я не умею водить...
– Это чепуха, вон, стрелять ты научилась за три минуты. А водить я тебя научу за две секунды.
– О! Как ты мил, Мишенька! Вчера я думала, что не смогу любить тебя больше, чем я люблю, потому что невозможно любить больше, а сейчас я чувствую – я ошибалась!
– А пойдем прямо сейчас?
– Пойдем, – загорелась Гортензия.
Она накинула шубку, Флора надела ей сапоги и вот, они с мужем сидят в 'Ситроене'. Она, как Мэрилин Монро, только красивее, он, как Джемс Бонд, только чуть ниже ростом.
Научилась на удивление быстро. Вдоль и поперек изъездила все дорожки парка.
– Ну а сейчас я сяду сзади, и мы поедем на экзамены, – странно улыбнулся Михаил Иосифович, когда она, резко затормозив в сантиметре от стены конюшни, победно на него посмотрела.
Он пересел назад, и она выехала за ворота. Поездила по проселкам, проехала в город Дома справа, дома слева, почему-то знакомые. 'Дави на газ, дави', – сказал Михаил Иосифович. Она дала газу. Впереди показалась фигурка. 'Дави, Горти, дави! – опять раздалось сзади.
Женщину, эта была Даша, она сбила левым крылом. Удар отбросил легкое тело за палисадник.
Посмотрев в испытующие глаза Михаила Иосифовича, Гортензия вышла из 'Ситроена', подошла к телу.
За палисадником в кровавом снегу лежала вовсе не Даша. Это был человек в черных очках (они не слетели), когда-то сидевший за рулем машины, едва не сбившей (или сбившей) Дарью Сапрыкину у подъезда собственного дома. Этот же человек сидел в кафе на Арбате.
'Он охотился за Дашей, думая, что она – враг, она – мессия, – подумала женщина, возвращаясь в машину. – Но он ошибся. Она оказалась как все, и он в награду поменял ей дискету.
В награду он сделал ее Гортензией'.
Даша проснулась.
Рядом стояла Алиса. В руке ее была чашка с остатками супа.
103. Хочет в первобытное состояние.
– Это тебе ужин, – сказала Алиса, ставя чашку на пол.
'А может, стукнуть ее как следует этой самой чашкой, и бежать? – подумала Даша, освободившись из объятий сна. – В доме – Хирург, Владимир Константинович, разжалоблю их, отпустят? Я ведь красива, передо мной ни один мужчина не устоит, а если поцелую, то и подавно'.
– Тебе, милочка, не кажется странным, что я тебя не опасаюсь? – поняла ее взгляд женщина.
– Кажется... – буркнула Даша.
– Я мастер спорта по дзюдо. И начинала у Чихая в охране. Продемонстрировать?
– Потом как-нибудь. У тебя есть планы на ночь?
– Ты что имеешь в виду? – вытянулось лицо у Алисы. – Воды чистой захотелось?
– Причем тут вода? Ночью обычно пытают.
– Не, пытать мы тебя пока не будем. Надо же будет тебя целехонькой на видеокамеру снимать. Вот снимем, потом посмотрим, что с тобой делать. Может, с яблоками сделаем.
Алиса нервно захохотала. Отсмеявшись, вытерла слезу и сказала:
