– Что-то ты загадочно выражаешься, – решил я покуражиться для согрева чувств. – Завтра нас прикончишь, потому что здесь придется ночевать... Ты что, кисонька, спать одна боишься?
– Да нет, не боюсь... – внимательно посмотрела Синичкина. – Понимаешь, как только я на земле очутилась, и небо на заре красное увидела, предчувствия мною овладели... Весьма скверные предчувствия. Но об этом позже. А сейчас пойдемте-ка вон в ту длинную глубокую яму. По-моему, в ней можно заночевать, не хуже чем в полуторазвездочной гостинице.
– Эта длинная глубокая яма называется разведочной канавой №6043, – сказал Сашка, когда-то эту выработку документировавший. И, на меня кивнув, предложил Анастасии:
– Ты голову-то ему перевяжи, а то ведь до утра не дотянет.
Синичкина посмотрела на меня оценивающим взглядом – 'Дотянет? Не дотянет?', – затем покопалась в своей аптечке, достала одноразовый шприц и бинты и весьма умело их использовала.
До 'полуторазвездочной' канавы, располагавшейся почти под самым водоразделом Шахмансая, мы добрались часам к одиннадцати ночи. Как только забылся Сашка, совершенно изнемогший от переноски тяжелого рюкзака с минами, Синичкина обратилась ко мне:
– Ты должен мне помочь...
– Кишки мне выпустить?
– Нет. Понимаешь, мне кажется, что я в большой, даже очень большой опасности...
– А, опять эти предчувствия, – усмехнулся я.
– Да. Но на этот раз до меня не доходит, откуда она, эта опасность, мне грозит...
– Может быть, это Сережка Кивелиди свой автомат готовит к бою? Смотри, какая луна вылупилась, а он из 'калаша' одиночными на двести метров бьет без промаха.
– Нет, определенно, не он. Твой Кивелиди сейчас в китайском халате с павлинами Платона в подлиннике читает, – спокойно ответила Синичкина, тем не менее, окинув ближние высотки настороженным взглядом.
– Жаль. Я бы попросил его оставить мне на память твой скальп... Хотя нет, он все равно не оставит. Скажет: 'Такую девушку надо хоронить полностью – от пяток до макушки. И вбив, куда надо, осиновый клин'.
– Масть твой друг сечет...
– Это точно. А что это за опасность, если не секрет? Есть у тебя хоть какие-нибудь предположения?
– Мне кажется, что если я уйду отсюда, нечто не доделав, то завтра днем меня нечто достигнет и убьет...
– Я знаю, поганка, что тебе грозит, – вдруг раскрыл сумасшедшие глаза Кучкин. – Доподлинно знаю, но не скажу, ни слова не скажу!
И захохотал во весь голос, страшно захохотал. Синичкина посмотрела на него с брезгливой неприязнью и принялась копаться в рюкзаке. Через несколько минут рот Кучкина была надежно запечатан полудюжиной прокладок типа 'Тампекс'. Только ниточки наружу вывешивались.
– Зря ты так с ним, – покачал я головой, когда Синичкина вновь придвинулась ко мне. – С людьми по- хорошему надо...
– Хорошо, давай по-хорошему, – улыбнулась бывшая хозяйка моей души, а ныне хозяйка моего тела. И вынула из рюкзака ноль семь 'Дербента'. Две бутылки из ящика, упавшего в древняк, оказывается, не разбились. В жизни всегда так – все никогда не разбивается, что-нибудь, да остается.
Выпив стакан вина из рук девушки, я раздобрел, и спросил, что от меня требуется.
– Во-первых, ты должен поклясться своими детьми, что, после того, как я тебя развяжу, ты не предпримешь никаких попыток лишить меня свободы или жизни, – сказала Синичкина, сузив глаза. В таинственном свете луны она выглядела как принцесса Греза, очно окончившая Московский институт стали и сплавов. – Во-вторых, утром ты сделаешь то, что я скажу, и сделаешь это без вопросов и раздумий... Это потребуется для того, чтобы я избавилась, от своих предчувствий.
– Сашку я убивать не буду... – помрачнев, помотал я головой.
– Сашка тут не причем. Ты это сделаешь со мной.
– При Сашке? – на моем лице мгновенно образовалась гримаса средней степени похабности. – Сколько раз?
– Один.
– Хорошо, клянусь, я все сделаю. Если, конечно, ты пообещаешь не убивать меня и Кучкина – сказал я, силясь представить, что это моя бывшая возлюбленная прикажет совершить с собой.
– Обещаю, – ответила Синичкина и споила мне второй стакан.
Выпив, я попросил освободить мне руки, но девушка безапелляционно бросила: 'Утром' и улеглась спать в дальнем конце канавы. Перед тем, как пожелать мне спокойной ночи, она накрепко связала нам с Кучкиным ноги.
– Это чтобы вы меня понапрасну не будили, – услышал я, принимая прощальный поцелуй в щеку. – Ты же знаешь, я люблю поспать.
Сашка Кучкин разбудил нас в предутренние сумерки. Разбудил неистовым мычанием. Недоуменно на него посмотрев, я увидел, что он круглыми от страха глазами смотрит на противоположный борт Шахмансая. Мы с Синичкиной разом повернули головы в сторону древняка и... обмерли – у самого его устья, стоял Баклажан с автоматом, стоял худой, как метла, стоял, озираясь и нюхая воздух.
Нюх и зрение у воскресшего жреца 'Хрупкой Вечности', видимо, были отличными – не прошло и
