два вспомнили, что Олора накануне никто с лошади не снимал и что утром его в лагере никто не видел. Ну, и бросились назад, и только через два часа в дальней березовой роще нашли беднягу – он висел на проводах вниз головой под мирно пасущейся лошадью!”.
Посмеявшись, и мы с Серегой отхлебнули по паре глотков. Выпив и отеревшись ладонью, я наткнулся на жалобные просящие глаза Феди и, после одобрительного кивка Кивелиди, вручил ему бутылку.
Странное дело – Федя, человек, прикончивший, по меньшей мере, троих, стал вызывать у нас какие-то теплые, может быть, даже дружеские чувства.
В геологии всегда ошивалось много зеков, в том числе, помногу отсидевших за тяжкие преступления. Хотя они всегда имели оправдательные легенды типа “иду по улице, вижу – мертвая девочка лежит в арыке. Ну и понес ее в медпункт...”, но, тем не менее, неизменно вызывали у нас неприятие и еще что-то. Поначалу вызывали – потом, когда на первое место выходили повседневно выказываемые ими качества, важные в полевом быту, то судили их уже по ним.
И вообще, за что мог отвечать Федя? За то, что он родился в семье алкоголика в забытой богом Могоче, и основным развлечением его родственников и знакомых была водка? За то, что родители ненавидели его за предстоящее воспроизводство им их образа жизни? И не смогли дать ему ничего? И, вот, мы, зная, что он недополучил, пытаемся это как-то восполнить...
Перебравшись к ожидавшим нас на тропе Житнику, Бабеку и девушкам и переодев Федю во что попало, мы пошли тяжелым шагом вверх по вьющейся серпантином тропе.
Через некоторое время Житник заметил метрах в двухстах над нами рощицу тальника, спрятавшуюся в уютной лощине. Поднявшись к ней, мы обнаружили развалины небольшой летовки. От этого места до перевала было не более пятисот метров по превышению.
Посовещавшись, мы решили не идти выше, на голые, не защищенные от ветра склоны, а разбивать лагерь рядом с летовкой. Быстро поставили четырехместную палатку, соорудили из камней очаг, нарубили дров. За это время Юрка завалил тощего и облезшего после зимовки сурка. Наши мусульмане (Бабек и Лейла) поморщились и попросили не использовать общей посуды для его приготовления.
Таджики и вообще мусульмане не едят сурков, считая их свиными родственниками. На самом деле, мне кажется, причина не в родственных связях, а в том, что сурки являются распространителями чумы. Мне говорили, что в начале века от этой беспощадной болезни полностью вымер близлежащий кишлак Анзоб. В его окрестностях я и сам видел в почвенном слое, вскрытым врезом автодороги, тонкий слой извести – после смерти последнего жителя царские эпидемиологи полили негашенкой всю округу. А началось все с простого пастушка – он, бедняга, гоняясь за убежавшим бараном, сорвался со скал и здорово ободрал спину. Местный знахарь лечил пострадавшего древним способом, а именно – пересадкой кожи. Он просто-напросто содрал с первого попавшегося сурка шкуру и наложил на рану. К несчастью, сурок оказался чумным, и пастушок утащил в могилу весь родной кишлак. Потому и не едят сурчатины таджики – только желчный пузырь в угоду женщинам употребляют внутрь...
Пока Житник разделывал сурка и жарил его в скороварке, Бабек с Лейлой приготовили рисовую кашу с бараниной. Поев, мы улеглись спать – назавтра было решено подниматься с рассветом.
Заснуть я не смог – всегда был совой и никогда, даже валясь с ног от усталости, не засыпал до наступления ночи. Лейла же заснула, лишь головка ее прикоснулась к изголовью спального мешка. Я выбрался к догоравшему костру, подбросил пару веток и стал думать ни о чем.
Было еще совсем светло. С запада, из-за гор медленно выплывали веселые, легкомысленные облака – нежные, бледно-розовые, но очень яркие на фоне темнеющего голубого неба и взметнувшихся к нему мрачных, простившихся уже с солнцем, скал. Ниже застыли темно-серые облака-тучи. Грозные, давящие... Легкомысленные, постепенно бледнея, уносились на восток, и там, в стороне от вечерней зари, казались уже не облаками вовсе, а жалкими помарками в невзрачном небе. Тучи же степенно уходили на север, становясь все более угрюмыми и настораживающими...
Стало почему-то одиноко, и я пошел к ишакам. Они сосредоточенно выискивали среди былинок прошлогодней пожухшей травы затерявшиеся крохи остатков нашего ужина. Я отвязал их и повел к ближайшей мочажине, сплошь поросшей изумрудными стрелками зеленого лука.
“Странно, что Бабек сразу не привязал их здесь, – думал я, привязывая ослов к забытому чабанами колышку. – А эта вертушка... Что она здесь вертится? А если Абдурахманов действительно уже на Уч-Кадо? Юрка, гад, точно устроит гражданскую войну с расстрелом царской фамилии. Хотя, вряд ли Тимур там. Даю голову на отсечение, вертолетчик просто не решился сесть. Наверное, опять что-то забарахлило, и он боялся не подняться... Если я прав насчет неисправности, то в течение двух-трех дней они здесь не появятся. А если они все же скинули на ходу людей и снаряжение?”
Постепенно стало темно. Луна повисла где-то там, за горами, днем казавшимися не такими уж высокими и близкими... Одна горная гряда отбрасывает тень на другую. Скалы, неприступные и грозные в свете солнца, в лунном свете нежны и загадочны. Нестаявший снег резкими мазками расчерчивает сине-серые склоны дальних вершин. Далеко внизу шумит река, ледник, застрявший на перевале, влечет таинственным блеском. Небо бледнеет и робко прячет свои звезды в свете спрятавшейся луны...
Костер мой совсем потух, но угли все еще тлели и иногда, то там, то здесь охватываясь короткими протуберанцами красного пламени.
“Надо идти спать – подумал я, бросая в огнище несгоревшие веточки и угольки. – Но хочется еще немного побыть наедине с собой... Последний раз я сидел так, наверное, еще в приморской тайге. Скоро разбогатею и стану плавать с Лейлой в голубых бетонных бассейнах с искусственной морской водой и пластмассовыми пальмами вокруг...
8. Что такое разведка? – Испугался – погиб! – Операция на свежем воздухе. – Считай – дошли!
Рано утром мы вышли в путь. Еще несколько часов и там, за перевалом, мы увидим речку Кумарх и за ней Кумархское рудное поле, поле моей юности, поле тщетных надежд. Там я, будучи еще молодым специалистом, пацаном, можно сказать, нежданно-негаданно для многих и, прежде всего для себя, стал старшим геологом партии. Прежний старший геолог Глеб Корниенко неожиданно заболел туберкулезом и, ложась в больницу, рекомендовал меня на свое место. Как я понял, прежде всего, за самонадеянность и независимость, которые он в течение полугода стойко испытывал на себе. И я сделался полновластным хозяином месторождения! О боже, как меня распирало тогда чувство собственной значимости! Как я был горд и высокомерен! Пока не наделал ошибок, которые до сих пор стыдно вспоминать... Пацан... Мальчишка...
– Слышишь, Черный, кажись опять вертушка? – перебил мои мысли тревожный голос Кивелиди.
– Я тебе, Сергей, удивляюсь! – проговорил я, зашарив глазами по небесам. – Ты знаешь, что полагается за панику в нашей обстановке? Голой задницей на снег!
