Завет.
Нет, не надо... Нельзя ступить в одну и ту же реку. Новый Завет – это путь Христа Первого. Я – Христос самостоятельный, я – сам по себе. У меня свой путь. Надо очиститься и ждать небесного озарения. Оно должно вразумить меня.
Вразумить?.. Да! Я, сын Его, и я собираюсь сделать во имя Его великое дело. Я собираюсь во имя Его принять великое мучение, я собираюсь отдать себя Ему, чтобы он отдал меня людям. И потому он не может не принять участия в моей судьбе...
Но ведь мне придется бросить пить, мне придется помогать, обывателям, алкоголикам и умалишенным, и они заберут у меня все?
Что все?! Эту опостылевшую квартиру? Этот затхлый запах одиночества? Эту жизнь? Этих женщин? Да ради Бога!
Но ведь мне придется общаться с обывателями, алкоголиками и умалишенными? А что можно им сказать? Что можно им открыть? Им же ничем не поможешь, они замкнулись в себе и на все смотрят глазами головы, отсеченной от жизни? Значит, остается идти к тем, кто верит в то, во что верю я? И подвига не получится, получится жалкий междусобойчик с корпоративными устремлениями?
Нет, не готов я... Не знаю, что делать. Не знаю, как спасти людей, потому что не знаю, как спасти себя.
Почему не знаю? Знаю! Надо просто повернуться и выйти из тупика. Выйти к людям, и помочь тому, кто подойдет. А потом, когда узнают и станут смотреть пытливо, надо умереть на горе. Умереть, чтобы люди могли ткнуть в меня пальцем и сказать:
– Смотри ты... Он действительно умер за нас. Еще пару сотен таких, как он, и мы спасемся!
'Там, вдали, на горе, возвышается крест. Под ним девятнадцать солдат. Пойди, повиси на нем и возвращайся назад ходить по воде, ходить по воде вдвоем', – запел за стеной Бутусов (за точность слов не ручаюсь).
– Когерентный принцип, аксиома о связи всего сущего, в действии! Передо мной открылся верный путь! – заулыбался я.
Не раз я замечал: стоило мне о чем-нибудь задуматься, на что-то умом наткнуться, как рано или поздно все вокруг соединялось в нечто единое и начинало мне помогать торить мысли стезю.
Например, находясь во власти мысли, я брал наугад книгу, раскрывал ее на случайной странице и находил то, что искал в себе.
Или включал телевизор и видел фильм, который единственным фрагментом что-то мне подтверждал.
Или выходил на улицу, шел и оказывался там, где что-то наталкивало на правильное решение или путь к нему.
Или не с того, ни с чего делал глупость, которая, как выяснялось со временем, выводила на чистую воду.
Вот Джеймс Джонс. У меня с ним точно связь. Она установилась, когда я прочитал в юности в одной из его книг ('Отсюда и в вечность'?):
– Может быть, человек – это часть одной огромной души? Это часть одного огромного 'Я'?..
Тогда эта догадка, нет, это чаяние, не вошло в мое сердце – оно было другим. А когда минуло двадцать лет, и оно созрело, я выключил компьютер, надавил на первую попавшуюся кнопку телевизионного пульта и услышал:
– Возможно, человек – это часть одной огромной души? Это часть одного огромного 'Я'?..
Этот факт называют когерентным принципом. Это я узнал из вырезок господина Гайзера.
Все сущее проистекает в движущейся к цели волне, все взаимосвязано единой идеей. Богом. И если ты влился в эту волну, стремящуюся к Нему и от Него, протиснулся в это поле всеобщей мысли, то за одним событием определенно следует другое. За нотой следует нота. Как в музыке – венце земной гармонии.
Приятно осознавать, что ты – партия в мировой симфонии...
Но проверим принцип.
Я поднял глаза, и они увидели Карла Ясперса. Его книгу 'Смысл и назначение истории'.
Кстати об истории. В начале года в соседнем подъезде умер одинокий старик. После его погребения сын послал рабочих очистить квартиру. Они вынесли все на улицу. Я проходил мимо, о чем-то думая. Меня остановили:
– Одежды не нужно? Даром? Хорошая одежда! А мебель? Вам пригодится, а нам до свалки меньше ходок.
Я прозрел и увидел старую мебель, ящики, полные барахла, и пачки книг. В три захода унес последние к своему подъезду. Разобрал. Фенимор Купер, Александр Дюма, Майн Рид.
Подумал: 'Романтический был человек, а умер'.
Из Стивенсона выпало два приглашения принять участие в демократических выборах. Из Джека Лондона – засушенный василек.
Подумал: 'Надо будет в свои книги положить несколько десяток. То-то будет радости, когда кто-нибудь унесет мои книги к своему подъезду'.
