37
Две недели мы ходили по России, слава богу, удачно, так как чудеса получались. И прошу, не морщитесь. Поначалу мне самому было не по себе, потому что чудеса эти, как ни крути, были всего лишь фокусами, бросавшими тень на светлый образ Иисуса Христа. Долгая, внимательная жизнь среди людей, знание их психологии, пусть дилетантское, позволили мне успешно выполнить многие пожелания клиентов, в том числе, и в области здравоохранения и финансов, что воспринималось публикой как чудотворение. Но я чувствовал себя мошенником, бессовестным и наглым узурпатором. Чувствовал, пока не случилось это...
Девочке, очень похожей на мою Любу, было лет семь-восемь. На ней, худенькой, висело белое платье в голубой горошек, видимо, купленное наспех. По пустынной улице ее, несомненно, умственно отсталую (лишенную души, витавшей в сновидениях!), вел за руку сально улыбавшийся мужчина. Едва увидев этого человека, я прочитал его мысли – он предвкушал, как приведет девочку домой, разденет, помоет в ванне, покормит, нет, сначала покормит, дав немного сладкого вина, а потом помоет, нежно растирая губкой ее детское тело. Когда воображение мужчины стало педофильным, я посмотрел на Павла. Тот, взяв с места в карьер, подлетел к нему, ударил сзади. Ударил так сильно, что педофил выпустил руку девочки, оставшейся равнодушной, и свалился мешком в сторону. Пока Павел расчетливо бил его ногой в печень, в пах, под ребра, я привел девочку в ближайший сквер. Посадив ее на скамейку – глаза несчастной оставались невыносимо пустыми – спросил, кем ей приходится мужчина. Девочка не ответила. Глядя в никуда, она механически сунула руку в карман платьица, вынула леденец, закутанный в кусочек туалетной бумаги, неторопливо развернула, сунула за щеку.
– Так кто тебе этот человек? – спросил я повторно.
– Па-па, – с трудом сказала девочка, не повернув головы.
Я опешил. Мне показалось, что это Люба позвала меня из сна. Ее душа. Но, решив оставаться в реальности, я поверил, что девочка всего лишь ответила на мой вопрос. А если это так, мы влипли. Подошедший Грачев вернул мне самообладание, сунув в руки несколько бумажек. Из них я узнал, что Сухостоев Валерий Константинович в этот самый день на самых что ни на есть законных основаниях удочерил Любовь Геннадьевну Сущеву, воспитанницу детского дома для умственно отсталых.
– Надо делать ноги, – подумал Грачев. – Попадем в милицию – закроют на всю катушку.
– Не закроют, – подумал я, вернув документы. И подумал так потому, что понял – передо мной Люба, телесная оболочка Любы. И сразу же в меня со всех сторон стало вливаться что-то чудесное, что-то такое, что сделало меня средоточием вселенной. Я стал Оком, но Оком не холодным и равнодушным, а лучащимся живительным светом, и свет это не лучился просто так, он был предназначен для чего-то определенного. Охваченный безграничной радостью, я встал перед девочкой, обхватил ее щеки ладонями, – под правой бугрился леденец – и стал смотреть в безрассудные глаза. И свет, собравшийся во мне, стал входить в них, и они теплели.
В это время подъехал воронок, из него выскочили милиционеры с автоматами. Не отрывая глаз от глаз девочки, я стал Пашей Грачевым, и тот, указав на побитого им мужчину – он начинал очухиваться – озвучил, то, что появилось у него в голове:
– Это N. Когда я смогу получить положенное вознаграждение?
Милиционеры, недоуменно переглянувшись, пошли к мужчине. Тот уже сидел, опершись спиной на фонарный столб. Старший наряда, крепкий младший лейтенант – на всякий случай я соединился и с ним – вынул из кармана пачку фотографий разыскиваемых преступников, нашел фото N, и на лице его расцвела зловещая улыбка.
А мы с Любой продолжали смотреть друг другу в глаза и смотрели до тех пор, пока мой свет не иссяк, вернее полностью в нее не влился. Совершенно опустошенный, я опустился на асфальт. Девочка поднялась со скамьи, встала передо мной, заглянула в глаза. Я слабо улыбнулся. Передо мной стояло не умственно отсталое дитя, а человек неизмеримо способнее и добрее меня, человек, являвшийся ко мне во снах. Может, от этой ее доброты я и не почувствовал себя умственно опустошенным и ни на что не годным человеком. Умственно опустошенным и ни на что не годным по сравнению с ней, чудесным образом возродившейся. На ум пришла Полина. Я хотел вдохнуть в нее свою жизнь – не получилось. Но желание отдать осталось и, усилившись одиночеством, стало возможностью.
– Я – это ты. Помнишь меня? – сказала девочка, светло улыбнувшись. И покрутила во рту леденец.
– От сосательных конфет портятся зубы, – сказал я, авторитета ради.
– А ты их вылечишь, – улыбнулась тепло.
– Так-то оно так, но перед этим тебе некоторое время придется ходить с испорченными. А ты – это я...
– Ладно, не беспокойся о своих зубах, я потом всполосну рот и все...
Она не договорила – подошел младший лейтенант. Взяв под козырек, он сказал:
– К сожалению, я вынужден прервать вашу беседу. Мне необходимо доставить девочку в отделение милиции. О ней можете не беспокоится.
– Беспокоится? Да вы посмотрите на нее! Это она будет о всех нас беспокоиться!
Милиционер – связь наша сохранилась – посмотрел на девочку. И вспомнил свою дочь, страдавшую хроническим нефритом.
– Маше скоро станет лучше, – твердо сказала девочка, и милиционер поверил.
Он взял ее за руку, и они ушли. Я опустился на скамью, Павел сел рядом. Все на свете стало другим. Мир стал осязаем. Наконец-то предположенная мною связь людей проявилась. Я остро чувствовал, что девочка Люба – это я, и младший лейтенант – это я, и Павел тоже. Я остро чувствовал, что девочка Люба знает, что я – это она. И младший лейтенант знает, что я – это он. И Павел знает, шире и глубже прежнего знает это.
К вечеру – младший лейтенант посуетился – Павел получил за N пятьдесят тысяч рублей. Мы отнесли их в детский дом – заведующий оказался мной, и я не стал ставить никаких условий, потому что, узнав причину нашего появления, он решил присвоить из всей суммы лишь сто двадцать три рубля, чтобы, наконец, купить себе бутылку хорошего вина. Отказавшись отужинать и переночевать, мы ушли – нам было хорошо известно, что оставаться в населенных пунктах больше чем на день хлопотно, да и опасно. К тому же я твердо знал – приучать людей к чудесам непедагогично, человек не должен ждать от жизни чудес, он
