красивее, а значит – сильнее.
Я влился в женщину глазами – она позволила это сделать. И стал красивой и уверенной в себе женщиной, женщиной, знающей, что ее красота божественна и всемогуща. Я почувствовал на себе упругие колготки, туфельки, так завораживавшие мужчин, ласковое ладное белье, почувствовал свое влагалище, застенчиво улыбнулся, почувствовав в нем тампон. Она, так же улыбнувшись, перевела мой взгляд на наши груди, ее груди. Я почувствовал их не кормившую упругость, почувствовал, как соски сжались, как будто я к ним прикоснулся. Она игриво покачала из стороны в сторону указательным пальчиком, и я услышал ее запах. Запах кожи, волос, духов и дезодоранта, запах влагалища... Мне стало сладостно. Но ненадолго. Я напрягся, чувствуя, что и она становится мной. Чувствует мой излишний вес. Запах носок и трусов. Чувствует операционные шрамы – их метр без малого. Чувствует мое переломанное тело... О Господи! Что это такое!? В меня вошло то, что не хватало мне всю жизнь! В меня вошла женщина! В меня вошла женщина, которая чувствует меня каждой своей частичкой, которая любит меня, как себя! В меня вошла любовь! Любовь не плотская, божественная любовь! Почему же я не почувствовал этого с Любой и младшим лейтенантом Витей?
– Да очень просто! – улыбнулась Люба. Я – девочка, и заняла в нашем поле, нашем кристалле место дочери. Да, дочери. Я дала тебе то, что не смогла дать Полина, то, без чего ты оставался неполным. И приняла от тебя твою отцовскую любовь, болезненно тебя переполнявшую, и вылечилась.
– А ты, Витя? – обратился я к младшему лейтенанту? Ты кем мне стал?
– Сдается – отцом...
– Да, так... – увидел я в нем родного отца. – Когда мы соединились, я почувствовал твой взгляд. И мне захотелось стать таким, как ты. Уверенным, жертвенным, способным на поступок мужчиной.
– А Софья Павловна стала Прекрасной Дамой, без которой никуда... – передал он, чтобы по-мужски снять все вопросы. – Она стала Женщиной нашего кристалла.
– Женщиной нашего кристалла? – взревновал я. – Значит, и твоей женщиной?
– Да нет, у меня есть жена и я ее... ее... люблю. И она меня любит.
– Так почему она не с нами?
– Она – другой человек... Кристаллов и других материй не разумеет, только домашнее хозяйство, зато хорошо.
Стало по-детски тоскливо. Софья Павловна двинула ко мне сердце, и, почувствовав смысл его биения, я позвал, чувствуя себя ребенком:
– Милая...
– Да, милый...
– Ты такая притягательная... Я люблю тебя... Ты так меня понимаешь, и все видишь, и все чувствуешь. Мне так тебя не хватало...
– И мне тебя не хватало. Твоей доверчивости, твоего восторга... Ты ведь глубже всех меня увидел...
– Знаешь, милая...
– Что, милый?
– Все во мне устремлено к тебе. Я хочу спать с тобой и оставлять в тебе себя. А ты... а ты – Прекрасная Дама, ты принадлежишь всем...
– Ты хочешь сказать, что Прекрасная Дама не может принадлежать никому в отдельности?
– Да...
– А ты не подумал о Прекрасной Даме? Ты не подумал, что ей хочется принадлежать любимому? И хочется, иногда хочется чувствовать в себе его... его частички?
Она покраснела. Подумала, что младший лейтенант и Люба ее слышат.
– Нас никто не слышит, – прошептал я. – Никто не слышит наших слов, но все знают, что мы любим друг друга, и наша связь особенная, она глубже дружественной.
– Но все же... Мне кажется, что нас все видят и слышат...
– Это потому что пока ты одна. Скоро в нашем кристалле станет много прекрасных людей, мужчин и женщин, и все станет на свои места.
Тут Николай Сергеевич покашлял, и мы увидели его.
– Как я понимаю, вы только что завербовали одного из лучших моих сотрудников? – сказал он, вперившись в мои глаза металлическим взглядом.
– Это не то слово. Софья Павловна только что стала мной, а я – ею. Мы теперь – одно многоликое существо и читаем мысли друг друга, ибо они есть наши общие мысли, наша общая правда.
Николай Сергеевич встал, подошел к Софье Павловне, приблизил лицо к ее лицу. Смотрел минуту. Женщина спокойно и светло улыбалась.
– Ну, батенька, спасибо, – недоверчиво покачав головой, обратился он ко мне. – Похоже, я получил то, что хотел, правда, с обратным знаком.
– Что вы получили?
– Чудо. Доказательство ваших способностей. И понимание того, что ни при каких обстоятельствах не смогу использовать их без риска.
– И теперь меня ждет Голгофа?
– Ну, не Голгофа, – в самом деле, не везти же вас туда? – а что-нибудь похожее из наших местных пейзажей... Предрассветный берег Оки вас устроит? По сравнению с пейзажами Иудеи – это рай.
