Кто там еще у нас остался? Остались Марина с Алевтиной. Марина ничего не скажет о подруге. А вот Алевтина... Одинокая, подслеповатая, несчастная... Ее можно расколоть. Напеть о том, что разочаровался в Вере... Что нуждаюсь в простой женщине, которая бы заботилась и прощала... И она клюнет. Продаст подругу с потрохами....
Как же я, подлый, сразу о ней не подумал!?
Так... Она работает на компьютерных курсах, ее Вера вместо себя устроила, после того, как попала в Экономическую школу. Кончает ровно в пять... На нее можно у «Балчуга» «наткнуться»... Сейчас половина пятого... Как раз успею... Вот только бы заставить себя смотреть с интересом... Надо пропустить сто грамм для храбрости... Вернее, для нарушения резкости в глазах. Обязательно надо.
...Кавалер драный. А денег у тебя сколько? Сто двадцать рублей с копейками. В кафе, даже завалящем, не посидишь. Не тащить же ее в чебуречную а-ля-фуршет?
Придется к ней ехать. Слава богу, в Королеве живет. На одну станцию ближе меня.
А если в постель потащит? Признаюсь, что менструации третий день. Ха-ха. Или сошлюсь на свое провинциальное происхождение. Скажу, что у нас в Моршанске не принято с первого раза в постель ложиться...
Не поверит. Сама из Ташкента.
Во! Эврика! Напьюсь якобы в стельку! И ее напою.
Опасно. У нее что-то с печенью. Помрет еще на манишке...
Ну ладно, все это вопросы тактические. Решим их на марше».
– Ваша очередь, – потряс мое плечо мужчина, сидевший справа.
Я встал, вошел в кабинет отбора крови и, усевшись на стул, протянул медсестре руку. И забыл обо всем на свете: чего я в жизни боюсь, так это неотвратимого укола стальным перышком.
Глава 2. Клуб на мясокомбинате. – Костями кормили Джека. – Наверное, я тронулся...
«Наткнулся» я на Алевтину натурально. Она сама меня окликнула. Я сказал, что иду из ИГЕМа, института, в аспирантуре которого когда-то учился. Мне удалось придать глазам стойкое задумчиво- несчастное выражение, и Алевтина предложила ехать домой вместе. В электричке мы молчали, натянуто улыбаясь друг другу. Я купил ей мороженого. После Мытищ объекту интереса стало «плохо» – заболела печень, и мне «пришлось» выходить в Подлипках и провожать его домой под ручку.
Квартирка Алевтины оказалась довольно уютной. Ковры на полу и на стенах, удобная мебель, красивые шторы. На серванте – фигурки из черного дерева; на подоконнике, в углу, на стенах – цветы и вьющаяся зелень.
Пока я все это разглядывал, хозяйка глотала таблетки и куда-то звонила с кухни. Долго звонила, так долго, что мне пришлось крикнуть ей из прихожей: «Пока, Алевтина, мне пора!». Через десять секунд после предупреждения она стояла передо мной и говорила, что несколько месяцев назад у нее совершенно случайно завалялась бутылка водки.
– Если хочешь, могу ее с собой взять, – пожал я плечами. – У меня не заржавеет.
– Мне тоже хочется выпить... Клин клином вышибают, – замучено улыбаясь, ответила Алевтина. И, повязав передник с аппликацией, изображающей большую зрелую тыкву, засуетилась: сварила сосисок с макаронными финтифлюшками, развинтила бутылку кристалловской водки, нарезала колбаски копченой, мяску всякого, ветчины. И села напротив меня, развалившегося на диване, в кресло. Выпив рюмочку за здоровье хозяйки, я обстоятельно закусил, выпил еще и, откинувшись на спинку, сказал проникновенно:
– Хорошо тут у тебя... – и, заметив, что хозяйка квартиры раздумывает, не пересесть ли ко мне под бочок, выпил еще для приведения чувств в нейтральное положение.
– Тебя Вера не потеряет? – спросила Алевтина, исподволь решив прозондировать мое настроение.
– Она поздно приходит... – вздохнул я, делая вид, что опьянел. – В половине девятого или даже в девять. Домой не торопится... Я в пять прибегаю, не терпится с Наташкой пообщаться... Да и тещу хочется пораньше домой отпустить.
– Любишь дочку... – завистливо протянула собеседница.
– Да, очень. С характером у меня девочка, умненькая. С двух лет острить начала. Однажды поднялась с горшка и кричит: «Папа, иди попу вытирать!». Подошел, смотрю – чисто. И спрашиваю удивленно: «Что же ты говоришь, что покакала? В горшке нет ничего? А она отвечает: «Нет, есть! Гляди внимательнее, там же маленький какашкин детеныш лежит!
Алевтина натянуто заулыбалась, и я продолжил ее охмурять:
– Знаешь, как дочка родилась, я холоднее стал к Вере относиться... Наверное, из-за того, что однолюб... А вообще у нас семья неперспективная. Знаешь, я удивляюсь... Столько кругом хорошего в жизни – люди красивые и замечательные, музыка удивительная, природа прекрасная, стихи великолепные... А вот хороших семей в природе практически не бывает. Я, по крайней мере, не встречал. Нет, есть, конечно, приличные семьи, в которых вроде бы все в порядке. Но приглядишься и понимаешь, что во многих из них просто сор из избы, вернее из голов своих не выбрасывают, просто культурно живут, без печали о несбывшемся, без дурацких надежд, без битья посуды и хлопанья дверьми... Мне кажется, что семья для нынешних времен, сооружение весьма сомнительное...
– Ну, ты загнул, – криво улыбнулась Алевтина, страстно желавшая заиметь если не семью, то хотя бы ребенка.
– Да нет, не загнул. Одни живут друг с другом, потому что жить больше не с кем, другие – потому что жить больше негде, третьи по привычке или из-за детей...
– А ты из-за чего живешь?
– Дочку люблю, да и к Вере привык... Но, знаешь, тяжело. Нет у нас семьи практически... Вернее, очень уж она большая. Тесть, теща, тетка Верина с мужем, дочь тетки с мужем и так далее... А сама Вера... Слушай, Алевтина, что она за человек? Столько лет с ней живу, а не пойму ее. Иногда мне кажется, что она совсем не тот человек, за которого себя выдает... Расскажи мне о ней... О клубе вашем литературном...
