Занимал он довольно просторную комнату с русской печкой. Помещение было почти пустое. По углам стояло несколько холстов, натянутых на простые рамы. Что изображено на них, видно не было, потому что они были повёрнуты к стене. Тут находились и ателье и обитель местной знаменитости: стояла широкая кровать, покрытая серым байковым одеялом, круглый стол и три табуретки.
Мы прошли через неё в другую ком-нату. Размерами поменьше, зато мебель-побогаче. Комод, диванчик, шкаф и кровать, прибранная белой накидкой с кружевным подзором, с горкой взбитых подушек. Сюда, видимо, тоже можно было пройти с улицы, но чёрным ходом. Почему хозяйка провела меня через жилище постояльца, я не понял.
Присели у стола. Я объяснил ей, что следователь, из прокуратуры. Она слушала меня, как показалось, с опаской.
Матюшина не производила впечатления древней старушки. Передо мной сидела крепкая пожилая женщина со здоровым румянцем.
Чтобы как-то начать разговор, я спросил:
— Не мешает?
— Что?
— Музыкальное сопровождение…
— Мне нравится. А то живём, как в могиле. Снимал Стасик до меня тут у одни-х, так они его из-за этой музыки и попросили.
— Да, приятный перезвон. Выходит, как открываешь дверь, всегда перезвон?
— Всегда.
— И не ломается механика?
— Бывает, Но Стасик тут же починит.
— А как же, например, если вы отдыхаете, вам не мешает?
— Я привыкла. Иной раз и не замечаешь…
— Это бывает. Я к вам, Евдокия Дмитриевна, вот по какому вопросу. В ночь, когда погибла Залесская, вы находились дома?
Матюшина задумалась. Видимо, ей надо было переключиться с одного направления мыслей на другое.
— Конечно, дома. А где же мне ещё быть?
— Вы знали, что Валерий Залесский заночевал здесь?
— Конечно.
— Вы это хорошо помните?
— Хорошо.
— И пробыл он здесь до которого часа?
— Час не помню. Я встаю рано. По хозяйству хлопотала. Часов в восемь-девять слышу, встали. Умылись оба во дворе. Летом у нас сзади, около сарая, рукомойник висит.
Ополоснулись они, значит. И ушли. Все переговаривались чего-то. А через некоторое время соседка проходила. Говорит, Анька, мол, воспитательница из детского сада, руки на себя наложила. Я сразу и не сообразила, что это жена Валерия. Как же, думаю, сам только что тут был и вот, пожалуйста…
— Вы не можете рассказать, как они, то есть ваш жилец и Залесский, пришли накануне вечером, что делали.
— Пришли ещё засветло. Весёлые. Не. знаю, как Валерий, а Станислава я научилась различать даже за стенкой, когда он того, примет. Сапожищами стучит, аж у меня посуда звякает.
— Значит, они пришли выпивши?
— Было такое.
— И сильно?
— Не так чтобы очень. Но с собой принесли, видать, бутылку. —Стасик постучал ко мне, попросил ещё один стакан. И говорит: «Мы, Евдокия Дмитриевна, немного гуляем, но шуметь не будем». Я говорю, пейте, мол, на здоровье, если денег не жалко, но и меру знайте.
— Часто они здесь выпивали?
— Не могу сказать, что часто, но случалось.
— Ещё с кем-нибудь или всегда одни?
— Пару раз с ними был этот, киномеханик, конопатый такой.
— Ципов?
— Он.
— А в тот вечер они были вдвоём?
— Только Стасик да Валерий.
— А Аня была когда-нибудь здесь?
— Была.
— Выпивала с ними?
— Один раз, когда картины Стасика показывали в клубе.
— Выставка?
— Да. После выставки Стасик угощение устроил. Пригласил Валерия с женой, Ципов был с девчонкой одной, с почты, и какой-то паренёк из района. Молоденький, а его все Юрием Юрьевичем величали. Посидели, отпраздновали. Я помогала,пирог сготовила.
— А бывала тут Залесская одна?
— Заходила. Стасик её портрет рисовал.
— А вы присутствовали при этом?
— Нет. Слышу, разговаривают: «Сядь так, сядь этак».
Что мне мешать?
— Как он её рисовал: в одежде или без одежды?
Матюшина удивилась:
— Разве можно голой! Срам это. Не мог Стасик себе этого позволить. Конечно, в одежде.
— Хорошо. Пожалуйста, продолжайте о том вечере.
— Что продолжать?
— Ну, принесли они с собой, Коломойцев попросил у вас стакан. Дальше?
— Наверное, сели выпивать.
— Почему наверное?
— Для чего же стакан?
— В тот вечер была гроза?
— Сильный дождь хлестал.
— В котором часу он пошёл, хотя бы приблизительно?
— Около десяти вечера.
— И долго шёл?
— Бог его знает. То шибко, то затихал.
— Так. Ну, а Станислав и Валерий?
— Сидели за рюмочкой. Что-то спорили. Стасик свои картины двигал…
— И сколько это продолжалось?
— Не знаю.
— Час, два,три?
— Ей-богу, не знаю. Я спать легла.
— В котором часу?
— Я позже одиннадцати не ложусь.
— Что было потом?
— Наверное, быстро угомонились. Потому что здорово приняли.
— Из чего вы это заключаете?
— Валерий мучился всю ночь.
— Расскажите поподробней.
— Среди ночи стучит ко мне. Я чутко сплю. «Кто?» — спрашиваю. «Это я, баба Дуня». Слышу, голос
