– Матвеев замялся, подбирая слова, – случай с одним бывшим вором. Начальник цеха и отсоветовал. И, как видите, в данном конкретном случае мы не ошиблись: Сысоев не оправдал, так сказать, доверия.
– Не без твоей помощи! – громко сказал кто-то в зале.
– Тише, товарищи! – подняла руку Анна Ивановна. – Надо уважать суд.
Сысоев все время судебного следствия безучастно смотрел в окно, почти не прислушиваясь к происходящему. Словно откуда-то издалека донёсся до него голос адвоката, просившего суд о снисхождении…
Наконец он очнулся, поискал глазами мать. Вот она сидит в шестом ряду вместе с Николаем Ахметовичем. Слушает, боясь проронить хоть слово. Маленькая, сгорбленная, в белом платке. В том самом платке, который он ей привёз. Доживёт ли она до его возвращения? Да и вернётся ли он?
Почувствовал, как дрогнули губы. Пониже наклонил голову. Неужто жизнь навсегда сломана? Как в той песне поётся: «Погиб я, мальчишка, погиб навсегда…»
Погиб навсегда. Эта мысль, ставшая за последние дни привычной, внезапно пронзила все его существо. Неужто все кончено?
– Подсудимый, вам предоставляется последнее слово.
Тяжело встал. Комок в горле.
– Я… я отказываюсь от последнего слова.
– Хорошо. Садитесь. Суд удаляется на совещание для вынесения приговора по делу.
В зале сразу же заговорили, зашаркали ногами, заскрипели отодвигаемыми скамейками.
К Сысоеву подошёл Нуриманов.
– Здравствуй, Володя. Вот как встретиться привелось…
– Ничего, Николай Ахметович, живы будем – не помрём.
Даже улыбнулся. А потом внутри что-то оборвалось. Закричал:
– Оставьте меня! Оставьте!
Упал грудью на барьер, под рубашкой волнами заходили лопатки.
– Граждане, прошу отойти от подсудимого, – сказал конвойный милиционер, отодвигая любопытных.
– Ну, какие будут мнения? – спросила Степанова.
– Мнения… – заёрзал Гуляев. – Ну какие тут мнения? Тут, Анна Ивановна, не столько мнения, сколько сомнения…
– Сомнения – тоже неплохо. Поговорим о сомнениях.
– Ну, прежде всего частное определение в адрес комбината выносить надо. Эти деятели, Матвеев и Коспянский, наломали дров. Как, Клавдия Тимофеевна? Согласна?
– Согласна.
– Если разобраться, они парня на преступление толкнули. Покрутился, повертелся – работы нет. Ну и того…
– Да, отказ в приёме на работу, безусловно, сыграл крайне отрицательную роль, – поддержала Гуляева Блинова. – Как вы считаете относительно частного определения, Анна Ивановна?
– Я – «за». Частное определение вынесем. Случай, по-видимому, у них не первый, а вопрос трудоустройства амнистированных – государственный вопрос. Это ясно. А как с Сысоевым решим?
Наступило молчание, которое прервал Гуляев.
– Какое наказание по закону за повторную кражу?
Вместо ответа Анна Ивановна протянула ему Уголовный кодекс.
– Мда, – крякнул Гуляев, – строгонько!
– Строго, но справедливо. Рецидив.
– Рецидив-то рецидивом, – сказал Гуляев, – но как хочешь, Анна Ивановна, а у меня рука не поднимется ему такой приговор подписать.
– А на какой приговор рука поднимется?
– На оправдательный! – Гуляев рубанул перед собой воздух ладонью.
– Оправдать?
– А что?
– Но ведь он украл.
– Украсть-то украл, но обстоятельства… – уже менее уверенно сказал Гуляев.
– Обстоятельства, конечно, серьёзные, – согласилась Анна Ивановна. – Очень серьёзные. Пожалуй, при таких обстоятельствах и вы, Всеволод Феоктистович, чего доброго, могли бы кражу совершить.
– Я?! – возмутился Гуляев. – Я, рабочий человек, чтобы крал? Да я лучше с голоду подохну, а чужого не возьму.
– Значит, не украли бы ни при каких обстоятельствах?
