Тот же метод используется в спиритизме или спиритуализме, как называют его полуграмотные американские любители общения с покойниками. Впрочем, в отличие от них д-р Весквит был маг серьезный, к самообману не склонный, поэтому он обычно добивался гораздо большего, чем эти обыватели, считающие себя первоклассными медиумами.
Открыв свой гримуар, Артуэйт начал распевать заклинания. Ни воспроизвести, ни пересказать этот набор адских проклятий невозможно даже ради разоблачения всей гнусности их черномагической затеи; достаточно, сказать, что в ритуал были вовлечены все силы, хоть немного противостоящие Свету. Все божества тьмы и бедствий, все демоны убийства, насилия и грабежа, которых когда-либо боялись люди, были названы своими самыми тайными именами, и сам ритуал по сути был празднеством в честь совершенных ими преступлений.
Перечень этих преступлений, даже изложенный невразумительным языком Артуэйта, произносился таким мрачным тоном и сопровождался такими торжественными жестами (о точности которых позаботился д-р Весквит), что эта какофония, воплощаясь во все более зловещих диссонансах, звучала настоящей музыкой ада. В ней слышались крики детей, бросаемых в огонь или на съедение медведям, плач жертв на кровавых алтарях и вопли целых народов, уничтожаемых племенами варваров во славу почитаемых ими демонов, хрипы раненных или изувеченных мужчин, стенания умирающих женщин и рыдания изнасилованных девушек, и гремел гром разверзающейся земли, поглощающей последних хранителей веры гибнущего народа, будто небеса хотели подтвердить этим жестоким чудом историческую правоту диких племен; само Солнце, казалось, недвижно замерло в небе, все продляя и продляя эту нескончаемую резню.
Короче, это был настоящий гимн убийству, предательству, подлости и мести, стройность которого не была нарушена ни единым словом милосердия, доброты, мягкости или человечности. Завершился он пассажем величайшей жестокости, с которой кровожадное племя дикарей принесло в жертву Диаволу своего же собственного вождя, временами дерзавшего проявлять благородство, подвергнув его смерти от мучительной пытки.
Разразившись адским смехом, Артуэйт приступил ко второй части ритуала, в которой тем же темным и путаным языком рассказывалось, как демон вселяется в труп своей жертвы, проклиная и высмеивая все, что было в нем человеческого, чтобы уже в человеческом облике продлить свое царствие и расширить свои владения, сея всюду семена ханжества и лицемерия. Список преступлений, уже совершенных во имя Диавола, пополнился планами новых, задуманных безо всякого стыда и страха, и совершить их должны были те, кто называл себя «священными слугами» своей жертвы.
Описывать весь ритуал в деталях мы не имеем права, потому что даже мелкие детали его обладают разрушительной силой; недаром у нашего турка, воспитанного в традициях религии чистой и милосердной, лишь кое в чем сохранившей налет варварства, от всей этой мерзости подкосились ноги, и только мысль о Лизе, живительным огнем согревавшая его душу, не дала ему потерять сознание.
В умах же у всех трех некромантов бушевал настоящий ураган. Черномагические церемонии, по словам Элифаса Леви, представляют собой сущий яд для мозгов, провоцируя галлюцинации и безумие не хуже, чем-то делает гашиш или иной наркотик, и кто отважится полностью отрицать реальность этих безумных видений? Они достаточно реальны для того, чтобы разрушить жизнь человека, довести его до преступления или самоубийства; на свете есть не так уж много «материальных» вещей, обладающих подобным влиянием. Так и некроманты вскоре начали видеть фантомы существ самых немыслимых и зловредных, в реальности которых у них не было никаких сомнений. Вопли замученных кошек смешивались с безумным блеянием козла и монотонными завываниями Артуэйта, все читавшего строки своего гримуара. Некромантам чудилось, что сам воздух, сделавшийся вдруг плотным и вязким, порождал бесчисленных ползучих тварей и безобразных чудовищ, мертворожденных отпрысков угасших ветвей Творения и уродливые лики ошибок Природы, отвергнутых когда-то ею самой. Черный козел, казалось, не только тоже видел эти фантомы, но и ощущал себя их повелителем, ибо вдруг дернулся в порыве звериной гордости и гнева, чуть не оборвав поводок, так что Абдул-бею пришлось приложить все силы, чтобы не дать ему вырваться из крута. Все участники церемонии сочли это благоприятным признаком: Весквит совершил заключительный жест, Артуэйт перевернул страницу, и Абдул вонзил серп в грудь обезумевшего животного.
Его кровь пала на саван покойного Гейтса, и сердца некромантов забились быстрее; на лбах у них выступил холодный пот. Эта внезапная смена магической (и психологической) обстановки, переход от песнопений Артуэйта к полной ужаса тишине, в которой раздавались лишь предсмертные стоны четырех кошек, сильно напугала их. Или, может быть, им впервые открылось, какую адскую кашу они заварили?
А что, если трупы могут оживать? Если Гейтс и вправду поднимется со своего ложа и, движимый демонической силой, кинется душить их? Пот стекал с их лиц, смешиваясь с жертвенной кровью. Козел, погибнув, завонял еще сильнее, чем прежде, да и мертвый Гейтс благоухал не лучше. Воск, стекший со свечей в покрывавшую пол серу, прожег в ней дырки, источавшие едкий дым, добавив тем самым аромат ада к запахам мертвой или умирающей материи. Абдул-бею вдруг сделалось совсем плохо; потеряв равновесие, он упал ничком прямо на труп Гейтса. Весквит, быстро схватив Абдула за шиворот, поставил его на ноги и сунул ему таблетку сильнодействующего стимулятора, после чего тот снова сумел овладеть собой.
Артуэйт приступил к чтению последних заклятий. Их звучание уже ничем не напоминало человеческий язык, походя скорее на возбуждённое лопотание обезьян в забытом храме, нестройные крики атакующих варваров или сетования проклятой души. Весквит меж тем тоже приступил к выполнению заключительной части своей задачи. Взяв ритуальный нож, он отделил голову козла от тела и поместил ее в отверстие, специально прорезанное в нижней части трупа Гейтса. Затем, вырезав у жертвенного животного еще несколько частей, он засунул их в рот покойному коллеге. Остальные маги сопровождали это действо непроизвольными возгласами, смешивавшимися с хрипом умирающих кошек.
И тут произошло нечто, чего никто из них не ожидал. Абдул-бей бросился на мертвое тело и начал раздирать его зубами, слизывая пролившуюся на него жертвенную кровь. Артуэйт, в ужасе от того, что турок спятил, завопил было не своим голосом, но Весквит быстро сообразил, в чем дело. Абдул, несмотря на свою оккультную необразованность, был самым чувствительным человеком в их группе; и, очевидно, дух Гейтса (или вселившийся в его тело демон) избрал его своим глашатаем.
Наступила пауза, продолжавшаяся несколько минут; затем турок внезапно поднялся с земли и сел, торжественно выпрямив спину. Лицо его выражало полное спокойствие и удовлетворение. Это была душа, избавленная от вечных мук, пусть ненадолго, но зато полностью. Но он наверное знал, что время, отпущенное ему, коротко, поэтому его речь была тороплива и сбивчива, и многие-вещи ему приходилось повторять по нескольку раз. Однако слова его были весомы и убедительны, как приказы, и Весквит не сомневался, что с ними говорит дух, обладающий знаниями, о которых они могли только мечтать.
Все, что говорил дух, Весквит записал в особой тетради, специально приготовленной для этого случая.
Вы стараетесь направить Луну против Солнца; это трудно. Геката придет вам на помощь; нападайте не снаружи, а изнутри. Вам помогут старуха и юноша. Все силы вашего мира теперь подчиняются вам; но их силы сильнее. И спасти вас может лишь предательство кого-то из них.
Не нападайте прямо; ибо даже сейчас у вас за спиной стоит Смерть. Порвите же свою связь со мной как можно скорее, и скройтесь подальше. Ибо каждый из вас сейчас как никогда близок к Смерти. И поторопитесь! Оглянитесь, и вы увидите, кто уже занес меч над вами!
Голос умолк. Весквит был счастлив уже тем, что сумел сохранить здравый рассудок. Остальные некроманты оглядывались, пытаясь обнаружить угрозу, и действительно увидели в восточном углу часовни облако голубого тумана, по форме напоминавшее яйцо. В центре его, опираясь на двух крокодилов, стоял образ брата Онофрио, с улыбкой прижимавшего палец к губам. Весквит понял, что столкнулся с силой, во много раз превосходящей его собственную, и немедленно последовал приказу, провозглашенному устами Абдула-медиума.
— Я клянусь! — возопил он, воздевая правую руку к небу. — Клянусь, что никто из нас не хотел причинить тебе вреда.
