Ант СКАЛАНДИС
СКАЖИТЕ ТАМ, ЧТОБ БОЛЬШЕ НЕ БУДИЛИ
1. Генератор, Джойс и стихи
Они шли по осенней раскисшей Тверской и говорили каждый о своем, почти не слушая друг друга, как в пьесах Чехова. Геннадий излагал друзьям свою полусумасшедшую идею биоэлектрического генератора эмоций, Вадим долдонил что-то о Кэроле Джойсе и о его теории параллельных миров, а Ленька то и дело принимался читать стихи, как правило, совершенно ни к месту. Погода стояла скверная: в воздухе висела какая-то хмарь, а из-под колес автомобилей большими грязными брызгами летел таявший, преждевременно выпавший снег.
– Вы понимаете, – говорил Геннадий, – я не предлагаю имитировать какие-то отдельные эмоции, создавать какие-то фальшивые ощущения. Я предлагаю, в конечном счете, генерировать идеально завершенный комплекс эмоций, приводящий человека в состояние счастья, которого ему так не хватает. Подключаясь к моей машине, человек получит невиданную, непредставимую раньше возможность для абсолютного отдыха, для полного расслабления души и тела. Генератор эмоций – я в этом уверен, вытеснит постепенно из обихода и водку и наркотики, а сам он будет совершенно безвреден. В разумных дозах, конечно, – добавил Геннадий.
– Бред, – сказал Ленька. – Эрзац-наслаждение. Квазиудовольствие.
Псевдосчастье. Иными словами – духовная мастурбация.
– Да ну тебя! – обиделся Геннадий.
А Вадим вдруг спросил: – Генка, ты Джойса читал?
– А при чем тут Джойс?
– А при чем вообще все?
– Резонно. Ты имеешь в виду писателя?
– Нет, я имею в виду ученого, Кэрола Джойса, автора теории параллельных миров, – объяснил Вадим.
– А, – сказал Геннадий, – эта дурацкая статья в 'Вопросах философии'?
– Не только. У нас перевели его книжку 'Вещество. Энергия. Информация'. Рекомендую почитать. Да и статья, между прочим, вовсе не дурацкая. Я бы сказал, грандиозная статья.
– Джойс – примитивный идеалист, надевший маску революционера науки, – отчеканил Ленька звонкую формулировку «застойных» лет.
Вадим не удостоил его ответом.
– У Джойса есть гипотеза, – говорил он, – что в моменты, когда человек испытывает счастье, то есть субъективно абсолютно удовлетворен, какая-то часть общей суммы информации, составляющей его собственное «Я», переписывается в параллельный мир по такому же, в сущности, механизму, как это происходит во сне или в момент смерти. Ты чуешь, насколько это новый взгляд на информацию и на понятие счастья?
– Информация, – сказал Геннадий, – это энтропия со знаком минус.
– Чего-чего? – не понял Вадим.
– Это не я, это Норберт Винер.
– Бросьте, мужики, – вмешался Ленька. – Это несерьезный разговор. Послушайте вот лучше: И вечный бой. Покой нам только снится…
– Да мы же это в школе учили, – засмеялся Геннадий. – В десятом классе, если не ошибаюсь.
– Нет, дорогой, – спокойно возразил Ленька, – такого вы в школе не учили.
И он упрямо повторил, теперь уже с продолжением:
И вечный бой. Покой нам только снится.
И пусть ничто не потревожит сны…
Вторая строчка ошарашивала, и Геннадий невольно начал слушать.
Дальше там было что-то про ночных птиц, про солдат, бегущих под пули, про хрипящих, умирающих лошадей. Странные это были стихи. Непонятные, но какие-то пронзительные, западавшие в душу. Геннадий тогда забыл спросить Леньку, чьи они, потому что Вадим с настойчивостью идиота сразу же вернулся к разговору о Джойсе.
– Слушай, старик, – сказал он Леньке, – да это же гениальные вирши! Если бы Джойс писал стихи, он написал бы именно эти строки.
И Геннадий автоматически переключился на мысли о своем генераторе эмоций. Про Джойса ему было неинтересно.
'Хороший парень Вадим, – думал Геннадий, – да и Ленька замечательный человек, но почему они никак не хотят понять, что мой генератор – это серьезно, что мой генератор – не абстрактный треп о потусторонней жизни, как у этого американца Джойса, а настоящая, большая, практическая идея?'
Геннадий уже не первый год работал над своей идеей, и за все это время он не часто мог позволить себе просто пройтись с друзьями, посидеть с ними в кафе, поболтать. Но сегодня именно такой вечер. И он подходит к концу. Геннадий знал, они пройдут вместе еще квартал, а потом попрощаются и разойдутся в разные стороны. Он только не мог знать, что прощание это будет последним.
А Тверская спешила куда-то, как всегда, шумела, светила сквозь туман желтыми огнями галогенных фар, и грязный тающий снег вылетал из-под колес автомобилей, забрызгивая деревья и пешеходов.
