Эту загадку я не разрешил и в те времена в лагере, не разрешил и теперь. Как бы там ни было, многотысячная армия сопротивления существовала в Бухенвальде до 11 апреля 1945 года и знала о каждом шаге, о каждом намерении комендатуры. И не удивительно. В кабинете коменданта и его адъютанта были скрытно вмонтированы микрофоны, и потому, даже все самые секретные разговоры теряли мгновенно свою секретность. Эти микрофоны были установлены еще задолго до нашего появления немецкими антифашистами. Политический отдел лагеря имел прямую телефонную связь с веймарским гестапо. Телефоны, как известно, имеют провод, и кабели их проходят под землей, в ходах отопления. А среди заключенных были инженеры связи, монтеры, и, конечно, разговоры с веймарским отделением, распоряжения гестапо тут же становились известными подпольщикам. Поэтому, если отдавался приказ формировать транспорт и такие-то номера включить обязательно, именно эти номера оказывались или больными и нетранспортабельными (если нужно, им даже делались срочные операции), или умершими и сожженными. И тут уж ничего не поделаешь. И обман не откроешь – нельзя же запомнить в лицо многие тысячи заключенных!
Городок охранников обслуживался в основном заключенными. Улицы мели заключенные, казармы убирали заключенные, на кухне работали заключенные, брили заключенные, машины ремонтировали заключенные, строили, чинили, проводили электричество, телефоны, водопровод, канализацию тоже заключенные. И какие-то разговоры, сведения, несомненно, попадали в их уши. У одних пролетали мимо, а у других крепко зацеплялись. А так как эти другие были связаны друг с другом и делали общее дело, сведения в конце концов попадали куда надо.
На этом и строилась наша разведка, которая пустила глубокие корни в самые тайники СС.
Каждая национальная группа добывала свои сведения, они обобщались и попадали в Интернациональный комитет.
У немцев-заключенных разведка уже имела большой опыт, а в последние месяцы перед восстанием проявила максимум изобретательности.
Ее главная задача – следить за всем, что делается в эсэсовской дивизии, охраняющей нас. Там происходили смены подразделений, прибывали новые, формировались из числа раненых. И надо было знать, откуда они прибыли, – из кого они состоят, какова их численность.
Определить численность было проще всего. Товарищи, работавшие на эсэсовской кухне, знали, на сколько человек готовится еда. Кроме того, в каждой казарме у дверей канцелярии висела доска со списком подразделения. Электрикам, монтерам, водопроводчикам, столярам вход в казарму был разрешен.
Значит, численность эсэсовцев уже не была для них секретом.
Труднее было определить количество оружия. Оружейная кладовая одна на четыре казармы. Оружейный мастер здесь особенно осторожен и не подпускает заключенных близко. В таких случаях можно было поставить негодные предохранители на электролинии, питающей оружейную кладовую. Все равно приходилось звать электрика. Тогда оказывалось, что надо еще сменить выключатели, ввернуть новые лампочки, сделать еще что-нибудь, а попутно подсчитать, сколько винтовок лежит на полках, сколько стоит станковых и ручных пулеметов, сколько ящиков с гранатами и патронами. Все сведения передавались потом капо команды электриков. А он заносил их в карточки, на которых вел учет электроматериалов, Конечно, пользовался при этом условными обозначениями.
Район казарм – это только один из объектов штурма. Нельзя было обойти разведчикам и двадцать две вышки, которые, как башни крепости, кольцом опоясывали лагерь. Вход на них был с наружной стороны. Русских туда не подпускали. Здесь тоже действовали чехи и немцы. Специальные команды носили пищу эсэсовцам, стоящим на посту. Они не только знали, сколько порций несут в термосах, но поднимались наверх, видели, как установлены пулеметы, какое еще оружие приготовлено против нас, сколько солдат дежурит на посту, когда происходят смены.
Не менее важно было знать все средства связи, которыми пользуются и могут воспользоваться эсэсовцы. Ну, с телефонами дело ясное, они в руках подпольщиков. Где стоят радиопередатчик и телефонный аппарат – тоже известно. На эти объекты при нападении должно быть нацелено внимание в первую очередь. Но Бухенвальд был еще связан с расположенным невдалеке аэродромом Нора. В случае тревоги, он мог подать световой сигнал и вызвать штурмовиков. Одна рабочая команда, которая ежедневно ездила в Эрфурт мимо аэродрома, видела, что из района эсэсовских казарм иногда подавались световые сигналы.
Подпольный комитет дал задание группе товарищей разведать, где установлен прибор и как он устроен. Предполагалось, что он мог стоять в казармах II, IV или на общежитии холостых офицеров СС. Тщательно обследованы казармы. Никаких признаков прибора. Надо пробраться на чердак общежития. Дверь этого здания всегда была заперта, а ключ находился у дежурного унтер-офицера. Но это еще не так велика беда – дверь можно отпереть и отмычкой. Гораздо опаснее пробираться на чердак: на лестнице денщики обычно чистят сапоги своих господ офицеров. После некоторого колебания товарищи все-таки решились проникнуть на чердак. Предположения оправдались. Здесь на штативе стояло простейшее сооружение с лампой, зеркальным отражателем и телеграфным ключом. Световые точки-тире мгновенно могли бы сообщить на аэродром требование выслать на нас самолеты. Но теперь это не опасно: бригады, которые пойдут на штурм казарм, не забудут о приборе.
Если выдавалась возможность в ходе разведки что-то в вооружении СС испортить, вывести из строя, обезвредить, эта возможность не упускалась. Как-то зимой стало известно: в лагерь прибыли четыре огнемета. Тут же поступило распоряжение комитета: разведать, где они. Огнеметы были не только обнаружены, но сопла их попутно забиты тряпьем…
Разведка велась во всех направлениях и всеми национальными группами. И хотя возможности русских в этом отношении были довольно ограничены – нас не часто выпускали за пределы лагеря – кое-что и нам было доступно. Мы не могли, например, побывать на вышках вместе с подносчиками пищи, но подступы к вышкам со стороны лагеря были во многих местах доступны. А это немаловажно, ведь надо выбрать наиболее удобные места для прорыва колючей проволоки.
Часть ограды примыкала к территории эсэсовских огородов, которые обрабатывались заключенными, а командовал ими чешский коммунист-подпольщик Ян Геш. На эту территорию я решил проникнуть и посоветовался об этом с Николаем Кальчиным.
– Нет ничего проще, —сказал Николай, —Ян Геш все устроит. Скажите только, кого включить в команду огородников.
– Сначала я пойду. Потом пошлем Бакия Назирова, Валентина Логунова и Сергея Харина. Хорошо, если бы это можно было устроить уже завтра. Мне потребуется часа два, не больше.
Николай Кальчин усмехнулся.
–Нет уж, Иван Иванович, работать придется не два часа, а весь рабочий день. А работа там, сами
