знаете, какая. Как бы ваш желудок не растерял всю дневную порцию кофе и хлеба!..
Работа на огороде была. конечно, мало приятным делом. Здесь находились громадные отстойники нечистот, стекавших по канализационным трубам со всего лагеря. Но что поделаешь! Работают же там люди и ничего: от скверных запахов они не стали хуже.
– Ничего, Николай, —говорю я беспечно, —для такого дела можно и в уборной день поработать.
Но, пожалуй, я переоценил свои возможности, и этот день был для меня не из легких. Однако все, что надо мне было видеть, я увидел.
Ян Геш – человек чудесный, инженер по образованию, какое-то время в 30-е годы работал у нас на одной из новостроек Урала. Он мне прямо заявил, что даст возможность все осмотреть, но и погоняет здорово на работе. И вручив ведро для нечистот и лопату, действительно начал «гонять» по всей территории огорода. Он проводил меня вдоль колючего забора, подводил прямо к сторожевым вышкам, но при этом осыпал самой отборной бранью на чешском, русском и немецком языках. Доходило дело и до пинков, к великой радости эсэсовцев, стоявших на вышках, которые разражались радостным ржанием.
Я молчал и терпел, понимая, что Гешу надо отвести от меня малейшие подозрения. И дело было сделано: к вечеру я уже успел кое-что прикинуть в голове.
На самых черных работах в эсэсовском городке – выгребать помойные ямы, подвозить песок и посыпать им улицы, чистить уборные – допускались и русские заключенные, кое-какие нужные сведения – подслушанные, подсмотренные – и они приносили. Это мы называли: «Выходить в глубокую разведку».
Руководитель Интернационального лагерного комитета Вальтер Бартель присутствовал на заседаниях русского Центра и передавал нам информации немецкой разведки о численности эсэсовцев, о расположении комнат в казармах, о том, как открываются двери, о количестве оружия. Мы сообщали ему свои сведения. Так руководство лагерным подпольем всегда имело в своих руках все разведданные.
Некоторое время разведкой занимался я, потом русский Центр передал это дело опытному советскому офицеру-полковнику Кузьме Евгеньевичу Карцеву.
Но разведка разведкой, а если бы мы не сумели обезопасить себя изнутри от предателей, провокаторов и шпиков, едва ли бы удалось вырасти такой огромной и сильной подпольной армии. И потому вместе с организацией разведки комитеты сопротивления думали о контрразведке. По решению русского Центра с мая 1944 года все вопросы безопасности были переданы Николаю Кюнгу.
Его знали многие в лагере, уважали за строгость к себе и отзывчивость к другим. В 1944 году Николаю Кюнгу было 27 лет. В сущности он был еще молод, но все его поведение в лагере говорило о его зрелости, серьезности, ответственности перед своей честью, перед партией, в которой он состоял кандидатом с 21 июня 1941 года, перед Родиной и товарищами.
Николай разделил судьбу тысяч советских людей, попавших в плен в первые месяцы, а скорее – в первые дни войны. Войну начал в пограничном гарнизоне Бреста. В крепость прорваться не удалось. Началось отступление. Бои под Бобруйском, Конотопом. Ранение… И плен! А дальше скитания по переполненным лагерям военнопленных, пока летом следующего года с большой группой военнопленных он не попал в Бельгию на каменноугольные шахты. Именно здесь для Николая началась школа подпольной борьбы и солидарности. Саботаж – нормы выполнялись лишь наполовину. Мелкие и крупные диверсии – портили все, что можно было испортить: оборудование, инструменты, механизмы. И как награда за упорстводоверие бельгийских товарищей. Они также ненавидели гитлеризм и готовы были навредить ему. А это значило – помочь русским ребятам: не дать им свалиться от голода, обеспечить одеждой, достать деньги, карты, компасы на случай побега, регулярно информировать о положении на фронте.
После поражения под Сталинградом фашисты остро нуждались в солдатах. Агитация за вступление в гитлеровскую армию усилилась. Но в лагере военнопленных ни один человек не поставил свою подпись на вербовочном листе. Однако 13 организаторов сопротивления, в их числе Николай Кюнг, переменили место каторги: их перебросили в Бухенвальд.
Он прибыл в лагерь через неделю после меня. В одно и то же время мы находились в карантине, но встретиться довелось только в 41-м блоке, несколькими неделями позднее.
Кюнг прибыл в лагерь с хорошей анкетой. Графа «За антифашистскую агитацию», заполненная в карточке, сразу же привлекла к нему внимание подпольщиков. Еще не кончился карантин, а блоковый Альфред Бунцоль уже отправил Николая на ДАУ собирать винтовки. Видно, отправил туда не без дальнего прицела. Николай так и понял это и вместе с другими товарищами портил теперь не шахтное оборудование, а готовые винтовки.
Это именно он по вечерам вел длинные рассказы про Александра Невского и Ваську Буслаева, про Минина и Пожарского, про походы Суворова и про мудрость Кутузова. А мы тогда слушали и восхищались: «Какая память у парня!» Именно тогда «напал» на него Сергей Пайковский и доверил первое задание – изложить историю ноябрьской революции 1918 года в Германии. С тех пор подпольная организация уже не упускала Николая из поля зрения. Его зачислили в команду мусорщиков, и теперь он мог не уходить из лагеря. Мы часто беседовали с ним и убеждались, что у нас много общего в желаниях и убеждениях. И как- то так получилось, что в подпольной работе мы шли все время рядом: вместе начали формировать батальон на 30-м блоке, вместе были приняты в члены русского политического Центра.
С этих дней и началась для Николая работа по организации безопасности, работа очень осторожная, терпеливая, кропотливая. Именно ему в значительной степени мы обязаны тем, что у нас не было ни одного провала.
Кого только фашисты не затолкали в лагерь! Кроме военнопленных, здесь были и националисты, ненавидевшие Советский Союз, и белоэмигранты, которые открыто пособничали эсэсовцам, и малодушные, которые от мук голода готовы были избавиться даже предательством.
Немецким товарищам давно пришлось заняться вопросами безопасности. У них существовала могущественная группа Рихарда Гросскопфа, которая могла убрать любого предателя. В лагере был известен случай, когда группа Гросскопфа обезвредила человека, очень опасного для русских…
Часто по лагерному радио раздавалась команда:
– Kuschnareff, zum Tor! (Кушнарев, к воротам!).
И тогда через аппельплац мелкой трусцой бежал старикашка. Все знали, что он когда-то занимал крупный пост во Временном правительстве России, после Октябрьской революции эмигрировал в Югославию и попался гитлеровцам на каких-то связях с английской разведкой. В лагере он «прославился» на селекции. Когда прибывал транспорт с русскими, Кутйарева вызывали к воротам. Он обращался к заключенным с речью, предлагал офицерам выйти из строя якобы для того, чтобы разместить их в более благоустроенных бараках. Редко кто кидался на его провокации. Тогда Кушнарев обходил строй, выискивая более
