здесь Оксану.
— Почему вы узнали?
— Приказчик мой их обознал, у шинка Лысой Ганны, знаете?
— Знаю, знаю! Так и ее прежний жених тут?
— Здесь, должно быть.
— И она, как была, еще с овальцем? Вот полюбуюсь крошечкой! Доведется-таки и мне ее увидеть!..
Облава началась, как на охоте. Гонцы шли тихо с дубинами, а сотские по крыльям порядок держали. Они осматривали каждый хлевушек, каждую ямку и все уголки. Обыскали кухню, амбары, погреба, конюшенный сарайчик и дом. Не нашли никого, кроме забившейся под свиное корыто и перепуганной до полусмерти тетки Горпины. Обыскали церковную ограду, даже церковь, пруд и сад.
— Они в байраке! я знаю! — шепнул Панчуковский, подходя к исправнику, обыскавшему между тем дом священника.
— Соединить всех понятых вместе! — крикнул Подкованцев, — сотские! Да идти дружнее; не пропускать ни единого кустика, ни одной водомоинки.
— Послушайте! Десять тысяч целковых вам! — шептал между тем Панчуковский исправнику, — это будет не взятка, а благодарственный законный процент! Ради создателя — найдите их, через них вся моя разграбленная касса найдется!
— А я полагал, Володя, что ты и по правде более за красоточкою этою хлопочешь? — возразил, шутя, Подкованцев.
— Куда мне! Я уже о ней забыл и думать! Спросите Шутовкина; я ему ее обещал передать…
Священник сам не свой стоял поодаль от господ и сыщиков. Он силился быть спокойным, но сердце его било тяжелую тревогу. Облава пошла к байраку. Понятые стали более густою цепью с обоих краев оврага. Часть из них стала по опушкам настороже. Все же остальные пошли внутрь в ракитник и в камыши к ключам. Долго они шли, тихо шелестя между кустами и деревьями.
— Это совершенно во вкусе «Хижины дяди Тома», — заметил Митя Небольцев.
— Далась-таки опять вам эта галиматья, эта хижина! Ну, послушайте, господа! — продолжал Панчуковский, — ну, есть ли хоть тень сходства между нашими беспаспортниками и американ-скими поэтическими неграми, или между нами, господа, и тамошними рабовладельцами? Как небо и земля!
— Как небо и земля! — сказал и Подкованцев, идя за сотскими к месту выхода гонцов, — уж там, как у нас, бювешки не дадут…
— А что? ничего нету? — спросили зрители.
— Ничего! — лениво ответили гонцы, вразброд выходя на опушку. «Что бы это значило? — подумал Подкованцев, — куда же они делись?»
— Стой, стой! держи его! стой! — нежданно и в разлад крикнули голоса понятых в чаще байрака.
Все остальные гонцы также кинулись туда. Изумленным взорам исправника и помещиков открылась драка в гущине камыша, над ключами. Куча понятых старалась кого-то осилить. Ловимый отмахивался дубиною и кидался на всех.
— Не подступай, убью! — кричал он.
— У него и нож! — кто-то обозвался в толпе, и понятые отшатнулись. Подбежал исправник.
— Лови его, хватай! чего вы стоите! Бери, вяжи его!
Понятые опять кинулись, навалились гурьбой на пойманного, сбили его с ног; произошла схватка на земле, и опять толпа отхлынула. Трое из нее охали, хватаясь за руки и за лица. Кровь текла по их рубахам.
— Братцы, не тронь меня: я Пеночкин; я зарученный! — бойко проговорил пойманный, выпрямляясь, — тронете меня, всем пропадать!
— Врешь! — раздался сзади голос Панчуковского, — берите его, это Милороденко; стреляй в него из ружья, сотский, только бей насмерть, коли заупрямится!
— Ружье сюда и мне! — крикнул исправник, — сдавайся, мерзавец, или я тебя положу…
Толпа зашумела. Священник глазам своим не верил. Он желал видеть Левенчука и Оксану, а прежде их увидел человека, которого назвали роковым именем Милороденко.
— Как ты попал сюда, негодяй? — спросил он его, — ты меня погубил: ты в моей роще спрятался!
— Батюшка, не бойтесь! Они тронуть вас не посмеют! Что делать! Я здесь случаем-с. Пропал теперь совсем! Так пусть их высокоблагородие вас не тронут, ослобонят далее от обыску, я их казну им укажу, она у меня далеко запрятана, да я далеко, видите, не ушел — пути мне пересек господин Подкованцев. Я тут-то, поблизостям, это и шлялся! А не исполните просьбы моей, будете задаром срамить батюшку, — умру, а ничего не открою!
Панчуковский переговорил с исправником, понятых созвали. Священнику объявили, что так как один из главных грабителей и преступников пойман, то дальнейший обыск более не нужен.
— Это вам, однако, вперед, батюшка, наука, — сказал Небольцев, — будьте осторожнее! А то мы недаром вас подозревали.
— Мастера вы все, господа, учить; не раскаяться бы после!
Милороденко добровольно сдался. Погодя еще и как бы подумавши, он крикнул… Из байрака, как после узнали, из водомоины, полной листьев и всякого хлама, вышли Левенчук и Оксана. Изумление было общее.
— Край чудес! — шептал торжествующий Подкованцев.
Всех найденных тут же связали, осмотрели, заковали, и сам исправник с Панчуковским посадили Милороденко и Левенчука в фаэтон, повезли их в город для допроса. Оксану повезли особо в тарантасе исправника.
— Не повезете ее со мною, — сказал Левенчук, — ничего не узнаете про деньги, хоть убейте сразу нас обоих.
Делать нечего, Панчуковский уступил, даже защитил Оксану от взоров любопытных, а Шутовкину, который, млея, лез посмотреть на нее, даже погрозил поссориться.
Поехали исправник и Панчуковский, не мешкая. На половине дороги их встретил становой, с новою толпою понятых.
— Что такое?
— Настоящего Пеночкина поймали!
— Где поймали? Где он?
— В степи тут, в шинке, вот он!..
Толпа раздвинулась, — у телеги, привязанный к ее колесу, стоял и посмеивался действительный Пеночкин.
— Связать его покрепче и также в город! Ай да денек! Теперь уже в отставку не выгонят; лишь бы жилось на свете…
— В город, в город!
Фаэтон полетел. Милороденко стал о законах рассуждать.
— Ты же где этим статьям про уголовные законы учился? — спросил его исправник дорогою.
— В академии художеств, в остроге-с тутошнем, где я впервые всю суть познал-с и произошел.
— Как в остроге?
— Известное дело-с; у нас там свои-с профессора и адъюнкты есть! Вот, когда был женат на барышне, в Расее-с, у нее братец двоюродный в студентах был-с и жил часто с нами; так нет-с, его профессора супротив наших куда хуже, наши почище будут. Ихние только о книжках…
XIV
Приморский городок
