Ответила!
Забыв о проезжающих мимо по шоссе автомобилях, он, опьяневший вконец, буквально терзал ЕЕ губы.
Степень жажды ласок зависит соответственно от того, насколько нравится женщина. Часто женщин ласкают ради одной заветной цели. Стремление к цели, как чувствует сама женщина, несколько принижает высоту степени искренней нежности. Им, большинству женщин, давно уже привычно. И только очень редкие в поцелуях мужчин чувствуют острую необходимость самоотверженной привязанности, полного самоотречения, райского удовольствия, которые никак невозможно выразить словами.
— Синяки будут, идиот, — прошептала женщина, дождавшись случая.
— Ничего страшного. У тебя есть помада.
Он, счастливый и пьяный, плюхнулся наконец на свое место.
— Теперь и умереть не страшно, — после некоторой задумчивости добавил он.
ОНА достала зеркальце, пристально всматривалась.
— Синяки точно будут. Губы болят. — ОНА посмотрела на него. — Но мне все равно очень приятно.
Он тотчас обернулся.
— Значит, ты меня любишь?
— Думай как хочешь.
— Но ты сказала, что тебе очень приятно?
Она уже убрала зеркальце и помаду, неподвижно сосредоточившись в одной точке.
— Да, мне было очень приятно. Мне было очень приятно, когда ты говорил о любви. Мне всегда было приятно видеть тебя. Но сначала, если честно, я подумала, что это обыкновенное влечение. Поэтому старалась оттолкнуть. Позже решила — нет, не так. Стала ждать тебя, сама не понимая, почему. Видеть тебя у работы, у дома вошло в привычку. Когда тебя подолгу не бывало, я начинала беспокоиться — не болен ли? Тем более, за рулем… Ведь всякое может быть. Взволнованная, проклиная себя, я со страхом набирала твой номер. И если подходил к телефону не ты, а кто-то другой, я вешала трубку и переживала ещё больше. У меня ведь нет машины. А то сама выследила бы и успокоилась. Да так, чтоб ты никогда ни о чем не догадался. Как-то тебя не было целых четырнадцать дней и мне показалось, что я потеряла что-то очень дорогое, невосполнимое. Думала, получу разрыв сердца…
— Я ездил в командировку, — перебил он.
— Знаю. Ты ведь звонил. Междугородние звонки длинные, частые…
— А почему не поднимала трубку?
— Не знаю, — искренне ответила ОНА, — не знаю. Со мною что-то случилось. Я изменилась, стала другая. Самое ужасное — никому ничего не могу рассказать. Но вот приятельница на работе… Я ей все рассказала… Не могла иначе. Тем более, она тебя несколько раз видела. Я ей и про часы рассказала.
— А она не расскажет о нас ещё кому-нибудь? В будущем, когда вы перестанете общаться?
— Вряд ли. Она очень порядочная.
— У моей идеальной женщины не могут быть отрицательные подруги.
— Я не идеальная, — потупила ОНА взор. — Я обыкновенная.
Он пылко повернулся к НЕЙ.
— Я люблю тебя. Любую. Идеальную и обыкновенную. Помимо твоей красоты, я люблю тебя как человека. Я вычислил ход твоих мыслей, я предусматриваю твое поведение, твои жесты, твои ответы и вопросы. И мне все нравится. В тебе мне нравится все, даже твои недостатки.
— Мне надо домой, уже поздно.
— Когда я тебя увижу?
ОНА вперила в него пронзительный взгляд.
— Зачем? Чтоб повторить сегодняшнее? Потом ещё и еще? К чему это?
— Я должен тебя видеть, — жестко, с металлом произнес он.
ОНА резко подалась вперед и исчезла в зеркальце. Он повернулся к любимой.
— Значит, так, — решительно начала ОНА. — Мы можем встретиться ещё один раз… но это будет последняя встреча. Я обещаю тебе придти, куда скажешь и когда скажешь. Но после, предупреждаю, ты должен обо мне забыть. Так же, как и я. Потому что все может плохо закончиться.
— Для кого?
— Для нас обоих. Но, прежде всего, для меня.
Наступила длительная пауза. Легкие облака, которые он разгонял мощными крыльями чувств, стали вдруг внезапно тяжелеть. Розовый туман начал рассеиваться.
— Я не хочу такой встречи, — не колеблясь, ответил он, — пусть лучше все останется так, как есть.
— Так не останется, — возбужденно отвечала женщина. — Так не останется. Сегодня, в таком случае, уже последний день. Я готова провалиться сквозь землю. Я ещё чувствую твои поцелуи… Что я скажу дома? Ты за меня хоть немного думаешь? Почему я должна думать за нас обоих? А ты ещё и вопросы задаешь. Круглый идиот может задавать подобные вопросы. Неужели ты все ещё ничего не понял? Стала бы я садиться в машину, если безразлична? Все надо закончить и немедленно. Дальше пропасть.
— Мы расстаемся в любом случае?
— Нет. У тебя есть выбор.
Задрожавшей рукой он схватил пачку сигарет, извлек одну, но в следующее мгновение остервенело швырнул её.
— Мы расстаемся, потому что любим друг друга? Ты в своем уме?
— Нельзя иначе, — тише ответила женщина.
Молчание затянулось надолго, затем, несколько успокоившись, он отвернулся.
— Одно свидание может сблизить. Но может и оттолкнуть. Все понимаю.
— Меня не оттолкнет ничего. Именно поэтому встреча будет последней.
Он снова повернулся к НЕЙ. Женщина сидела ровно, опустив глаза, и то и дело щелкала замочком своей сумки.
— Меня убьют дома. Давай поедем.
— Можно я тебя поцелую? В последний раз…
Очаровательные глаза тотчас взметнулись на него. Они были влажные.
— Обещаешь?
— Да.
Он потянулся к женщине.
Тишина звенела в салоне автомобиля. Затем он закрыл капот и заметил, что правое переднее колесо спущено полностью. Постояв немного, решил ехать так. Будь, что будет.
— Что это стучит? — спросила ОНА, когда отъехали.
— Колесо. Дважды за год ремонтировал, а оно все равно пропускает.
— Значит, плохо ремонтировал.
— Одна покрышка, ничего. У меня у самого все четыре уже спущены.
Женщина не ответила. Наблюдая в окно, казалось, ничего и никого вокруг не замечала. Всю дорогу промолчал и он.
У ЕЕ дома машина остановилась. Женщина вышла, но водитель так и не повернулся.
— Помни меня, — негромко бросила ОНА и, сильно хлопнув дверцей, торопливо стала удаляться.
Когда ОНА скрылась с поля зрения, он достал носовой платок. Улыбка, с которой проводил ЕЕ, так и осталась играть на его губах. Он лихорадочно закурил, несколько раз жадно затянулся. Все, подумал он. Уже все. Осчастливленный сегодня, сегодня же впал в траур. Уж лучше бы не было счастья, если за него приходится платить слишком дорогой ценой. Постояв ещё некоторое время, он вспомнил о колесе. Мастерская по ремонту располагалась метрах в ста, ста пятидесяти. Он развернулся, подъехал и, пока вулканизаторщик возился с резиной, тоскливо посмотрел на ЕЕ окна.
За последний год эти окна, этот балкончик приобрели для него особенный смысл. Он уже привык видеть раздвинутые занавески днем, в проеме которых ОНА, возившаяся на кухне, бывала видна. Ни разу не побывав в таком экспериментально отстроенном доме, он давно и безошибочно вычислил расположение
