младенцы, находясь пока в утробе матери и имея фантастическую возможность предвидеть свою будущую жизнь после рождения? Захотели бы они родиться? Вероятно, добрая половина их отказалась бы.
Человека убивает не только время. Часто его уносит враждебность и, как ни странно, как ни парадоксально, но его может доконать и любовь.
«Вот здесь… нет, чуть дальше… да, да, чуточку дальше, вон у того большого камня на пригорке. Помню, глядя на глыбу, я почему-то вспомнила огромные валуны Гобустана. Вон там мы остановились, он открыл капот. Двигатель, сказал, перегрелся. Но это был, конечно же, повод, чтобы остановиться и приблизиться ко мне. Повод с элементами правдивости. Ведь многие машины на подъемах перегреваются. Нет, к черту двигатель и перегрев. Итак, мы остановились, он подошел, открыл дверцу и поцеловал меня. Нет, нет, не сразу. Мы остановились, он открыл капот, взял тряпку, показал мне что-то. Мол, я действительно остановился по нужде. Для убедительности. А потом подошел и поцеловал меня. И как поцеловал! Чуть не лишилась рассудка. Я потеряла ориентиры времени и пространства… Сухие, жаркие губы… Цепкие, незабываемые… Чуть с ума не сошла… Его ласки многократно могли бы перекрыть любую физическую близость. Я онемела от блаженства, я ведь захотела его… А вслух сказала, мы больше не встретимся. Ах, знала бы я, что так получится, никогда бы так не сказала. Сказала и потеряла его. Я потеряла все. Потеряла его восторг, его ласкающие глаза, потеряла тихий, родной голос. Я потеряла те тревожные, но приятные дни, когда он подъезжал к моей работе и часами ждал. Стыд и страх перед коллегами регулярно перемешивались с растущим беспокойством. Он приходил, я беспокоилась. Его не было, я опять беспокоилась. Не знала, что лучше — его присутствие или отсутствие. Вольно или невольно, но, возясь на кухне, то и дело поглядывала в узкую щелочку раздвинутой занавески. Сердилась, когда не было его машины. Еще больше, когда она появлялась. А вслух говорила ему при встрече, что оставляю все дела на кухне и скрываюсь, когда вы приезжаете.
Что дала мне ложь?
Чем наградила меня моя нравственность?
Чего добилась я своими принципами?
Этого земляного холма с цветами, под которым навеки уснул человек, заставивший затрепетать меня на пятом десятке жизни?
Человек, дыхание которого придавало мне силы, уверенности, торжества женственности? И все это я не оценила при его жизни. Так мне и надо»…
ОНА открыла дверцу машины и знаками подозвала водителя.
— Едем? — спросил тот, поворачивая замок зажигания.
— Да, — нервно ответила пассажирка. — Только цветы… Я забыла цветы. Можно?
— Близкий человек? — уважительно спросил шофер.
Женщина опустила глаза.
— Ближе не бывает, — раздался еле слышный шепот. Такси круто развернулось и снова въехало на кладбище.
— Две минуты, — бросила ОНА водителю и подошла к могиле.
Плотно сжав пухлые губы, женщина молча стояла с охапкой гвоздик. Слез на миндалевидных глазах не было. Они были внутри — тайные, горячие, обидные. ОНА постояла ещё некоторое время, затем приблизилась и возложила цветы к изголовью. Выпрямившись, нагнулась вновь, погладила камень.
«Нас сегодня разделяет кладбище. Оно же когда-нибудь и соединит».
— Я не смогла быть с тобой в жизни. Но, будь уверен, буду рядом после. Жди меня.
Бросив прощальный взгляд на могилу, ОНА направилась к машине.
Такси медленно тронулось…
