Мама и смысл жизни

спорщики так часто переходили на личности, что пару месяцев назад группа наняла консультанта, доктора Фрица Вернера — пожилого психоаналитика, автора множества глубоких статей по контрпереносу. Рассказ Эрнеста про Мерну вызвал особенно оживленную дискуссию. Доктор Вернер похвалил Эрнеста за готовность открыться перед группой, но подверг резкой критике его терапию, особенно замечание насчет майки.

— Откуда такое нетерпение? — спросил доктор Вернер, выскребая пепел из трубки и набивая ее резко пахнущим балканским табаком «Собрание». Когда его приглашали, он специально оговорил свое право на курение трубки.

— Говорите, она повторяется? — продолжил он. — Ноет? Требует от вас невозможного? Критикует вас и ведет себя не так, как положено порядочной, благодарной пациентке? Господи, юноша, она к вам ходит только четыре месяца! Это сколько — четырнадцать или шестнадцать встреч? А вот ко мне сейчас ходит пациентка, которая весь первый год — четыре раза в неделю, двести часов — говорила одно и то же. Снова и снова одни и те же жалобы — почему у нее не такие родители, не такие друзья, не такое лицо, не такое тело… одно и то же бесконечное нытье по тому, чего никогда не будет. В конце концов ей надоело себя слушать, надоело повторяться. Она сама поняла, что транжирит не только свое время у психотерапевта, но и всю свою жизнь. Вы не можете швырнуть правду в лицо пациенту; единственная настоящая правда — та, которую мы сами для себя открываем.

— Равномерное, взвешенное внимание, юноша, — твердо сказал он. — Вот что вы должны давать пациенту. Равномерное, взвешенное внимание; эти слова по сей день так же истинны, как в тот день, когда Фрейд произнес их впервые. Вот что от нас требуется — выслушивать пациента без предубежденности, без предвзятости, не позволяя личным реакциям сужать наш угол зрения. В этом — сердце и душа всей психоаналитики. Уберите это — и весь процесс окажется несостоятельным.

Тут группа взорвалась — все участники заговорили разом. Критика доктора Вернера в адрес Эрнеста сработала как громоотвод, притянув к себе все напряжение, копившееся в группе месяцами. Участников, собравшихся сюда с горячим желанием повысить свою квалификацию, рассердила явная, высокомерная элитарность пожилого консультанта. Они — измученные, заляпанные грязью солдаты с передовой. Каждый день им приходится работать во вредительских условиях, определяемых HMO, этой колесницей Джаггернаута. Явное равнодушие доктора Вернера к реальности психотерапевтической практики их страшно разозлило. Он был одним из немногих счастливчиков, не пострадавших от этой чумы — управляемого здравоохранения: он не работал со страховками; он по-прежнему вел богатых пациентов, встречаясь с ними по четыре раза в неделю, и мог себе позволить не торопиться, подождать, пока сопротивление пациента выдохнется и ослабеет. Участники семинара ощетинились из-за его бескомпромиссного подхода к стратегии психотерапии. И еще — его уверенности, самодовольства, некритичного приятия возведенной в закон догмы; это тоже разозлило собравшихся, наполнив их всегдашней желчью и завистью беспокойных скептиков к жизнерадостным верующим.

— Как вы можете говорить, что Эрнест видел ее только четырнадцать раз? — спросил один участник. — Да я счастлив, если HMO дает мне восемь сессий! И только если я вытащу из пациента волшебное слово — самоубийство, месть, поджог, убийство — только тогда есть шанс выклянчить еще несколько сессий. У какого-нибудь менеджера, ничего не смыслящего в клинической практике, которому платят за отказы на просьбы вроде моей.

Другой воскликнул:

— Доктор Вернер, я не уверен, что Эрнест допустил ошибку. Может быть, его острота насчет майки не была оплошностью. Может быть, именно это нужно было услышать пациентке. Мы же говорили о том, что час у психотерапевта — это микрокосм всей жизни пациента. Если эта пациентка наводит на Эрнеста тоску и уныние, она, несомненно, точно так же действует на всех окружающих. Может быть, Эрнест оказал ей услугу своей откровенностью. Может быть, он просто не может ждать двести часов, пока она сама себе надоест.

И еще один:

— Доктор Вернер, порой эти тончайшие аналитические процедуры — явный перебор. Они слишком тонки и слишком мало имеют отношения к реальности. Эта теория, что эмпатическое подсознание пациента всегда улавливает чувства терапевта — я в нее не верю. Мои пациенты обычно в кризисе. Они приходят раз в неделю, а не четыре, как ваши, и слишком сильно захлебываются собственными проблемами, чтобы улавливать нюансы моего настроения. Бессознательная настройка на чувства терапевта — у моих пациентов нет на это ни времени, ни желания!

Доктор Вернер не мог оставить это заявление без ответа.

— Я знаю, что этот семинар посвящен контрпереносу, а не психотерапии как таковой, но их невозможно разделить. Раз в неделю, семь раз в неделю — неважно. Работа с контрпереносом всегда влияет на ход терапии. В какой-то момент терапевт неизбежно передает пациенту свои чувства по отношению к нему. Я еще ни разу не видел, чтобы этого не случилось! — и он взмахнул трубкой, чтобы подчеркнуть это утверждение. — И поэтому мы обязаны понять — и проработать — свои невротические реакции на пациентов.

— Но здесь, в этой ситуации с… с майкой, — продолжал доктор Вернер, — речь идет даже не о нюансах; мы имеем дело не с тонкостями восприятия пациентом чувств терапевта. Доктор Лэш открыто оскорбил пациентку — никаких тонкостей, никаких догадок здесь не было. Я бы халатно отнесся к своим обязанностям, если бы не заклеймил это поведение как вопиющую терапевтическую ошибку — ошибку, угрожающую самим основам терапевтического союза. Не позволяйте калифорнийской расхлябанности тлетворно влиять на терапию. Анархия и терапия несовместимы. Какой первый шаг в терапии? Вы должны построить надежный каркас. Я вас спрашиваю — как пациентка доктора Лэша может теперь заниматься свободными ассоциациями? Как она может быть уверена, что терапевт примет ее слова с равномерным, взвешенным вниманием?

— Разве любой терапевт способен на равномерное, взвешенное внимание? — спросил Рон, внимательный терапевт с окладистой бородой, один из близких друзей Эрнеста; еще со студенческих лет их связывала общая склонность к ниспровержению авторитетов. — Фрейд, например, не был способен. Посмотрите на истории его пациентов — Доры, человека с крысами, маленького Ганса. Фрейд всегда входил в жизнь своих пациентов. Я считаю, что занимать полностью нейтральную позицию — не в человеческих силах. Именно это утверждается в новой книге Дональда Спенса. Вы в принципе не можете ощутить то, что реально переживает пациент.

— Тем не менее, вы должны стараться слушать пациента, не допуская, чтобы ваши личные чувства замутняли восприятие, — ответил доктор Вернер. — Чем более вы нейтральны, тем ближе вы подойдете к подлинному смыслу, вкладываемому пациентом.

— Подлинному смыслу? Нельзя воспринять подлинный смысл переживаний другого человека, это самообман, — отпарировал Рон. — Посмотрите, сколько утечек происходит в процессе общения. Сначала пациент превращает некоторые из своих переживаний в произвольные образы, а потом эти образы — в выбранные им слова…

— Почему «некоторые»? — прервал его доктор Вернер.

— Потому что многие чувства пациент не может выразить. Но позвольте мне закончить. Я говорил о том, что пациенты превращают образы в слова. Даже этот процесс не является чистым — на выбор слов очень сильно влияют отношения пациента со слушателями, существующие в его воображении. И это лишь та часть, которая относится к передаче. Потом происходит обратный процесс: если терапевт хочет понять значение слов пациента, он должен перевести эти слова в свои собственные, личные образы, а потом — в свои собственные чувства. К концу этого процесса сохранилось ли какое-то подобие первоначальных чувств? Какова вероятность, что один человек действительно поймет переживания другого? Или, иными словами, что двое, слушая третьего, поймут его одинаково?

— Это как игра в испорченный телефон, — встрял Эрнест. — Один шепчет фразу на ухо другому, другой третьему, и так по кругу. Когда фраза возвращается к тому месту, откуда вышла, она уже ничего общего не имеет с первоначальным вариантом.

— А это означает, что слушать — не значит регистрировать, — сказал Рон, выделяя голосом каждое слово. — Слушание — творческий процесс. Потому меня всегда раздражает утверждение, что психоанализ — наука. Он не может быть наукой, потому что наука требует точного измерения достоверных внешних данных. В терапии это невозможно, потому что слушание