причитающуюся ему плату надо соответственно урезать, и выпроводив разъяренного провожатого, она как раз возвращалась из западного крыла. Где сделала строгое внушение вновь прибывшим девицам и распорядилась всыпать по первое число затеявшим драку Пионам – обеим.
При виде О-Лэи накрашенные брови госпожи Асахи приподнялись.
– А, вернулась, пташка? – язвительно спросила она, – И где же это тебя носило?
– Я гуляла, – невинно хлопая глазами (что, впрочем, вовсе не ввело в заблуждение госпожу Асахи), отвечала девица.
Госпожа Асахи усмехнулась. Ей была приятна мысль, что этот сальный мешок Тюй Ху остался с носом, а девчонка объявилась. Пожалуй, на сегодня хватит розог.
– Рада, что у тебя хватило ума не оставаться на улице ночью, – холодно процедила она, – Отдала бы свои прелести за бесплатно, и не раз. Поговорю с тобой завтра, день был суетный, но такого самовольства больше не потерплю. Понятно?
Девушка кивнула, и госпожа Асахи без труда прочла на ее лице облегчение.
– Как тебя зовут? – деловито спросила она. Завтра к девочке стоит приглядеться поближе, но выговор у нее, как у образованной, а такие стоят дороже.
– Я так поняла, что здесь каждый может брать любое имя, какое хочет? – спросила новенькая, – Тогда я – Феникс. Других таких нет?
Госпожа Асахи усмехнулась в темноте.
– Других таких нет.
Глава 5. Феникс
' Я провел в Шамдо весь прошлый год и теперь возвращаюсь, – писал Юэ, – В городе на зимний постой остановилась вся армия, и наместник провинции требует, чтобы гарнизон из Ургаха вернулся обратно. Наверное, его можно понять – еще в прошлом году пребывание армии нанесло провинции изрядный урон, а по прошествии зимы мы можем и вовсе его разорить. Тем не менее, многие за глаза ворчат, что этого делать не стоило, особенно в таких резких выражениях. Мне, признаться, тоже не хочется возвращаться, тем более что время для этого очень не подходящее'.
Юэ отложил перо и потер переносицу. В письме домой ему, пожалуй, не стоит писать, что подстерегает их в начале зимы на перевалах. Все торговые караваны заканчивали переходы через перевал еще в середине осени, в голос уверяя, что, как только ляжет снег, отправиться туда может крайне неразумный человек. Наместник провинции должен был это знать, конечно.
' В предыдущих письмах я уже описал все, что в Шамдо происходит интересного. Пожалуй, зимой здесь и вправду скучновато. Люди здесь грубоваты и не слишком приветливы, особенно в связи с какими-то нелепыми местными легендами о мифических существах гулях, которые якобы распространились последнее время. Эти гули как будто высасывают человека, отчего его тело превращается в песок и исчезает бесследно. А гуль якобы принимает облик поглощенного им человека, и может спокойно ходить среди живых, и его никак нельзя убить обычными средствами. Подобные слухи упорно ходят здесь уже несколько лет, еще до начала северной войны, однако в эту последнюю зиму приобрели здесь характер массового поветрия. Пожалуй, местные жители боятся гулей больше, чем северных варваров, что меня очень смешит. Променять мнимую угрозу на настоящую? Впрочем, страх необъяснимого всегда сильнее, нежели страх реальной угрозы.
Да, и еще вот что интересно: в последнем бою с варварами, как говорят, бились женщины. Наш военачальник Лю Кун сказал, что, должно быть, у варваров закончились воины, и объявил это обстоятельство свидетельством неминуемой победы, которая наступит никак не позже весны. Однако я (не сомневаясь, конечно, в мудрости командующего) из своего опыта во Второй Южной войне помню, что у варварских народов женщины могут принимать участие в военных действиях, и быть опасными противниками. Правда, в бьетских джунглях с их тактикой засад и отравленных трубок это казалось менее удивительным. Должно быть, эти степные женщины очень сильны, потому что конное сражение требует исключительной силы и ловкости. Вверенных мне людей я стараюсь тренировать ежедневно, так как из-за плохого умения обращаться с лошадьми наши потери были выше, чем следовало.
Как всегда, с нетерпением жду от вас новостей.
Да ниспошлет вам Великая Девятка тысячу лет жизни в здоровье и процветании,
Ваш почтительный сын Юэ'.
Письмо вышло каким-то скомканным, Юэ обычно доставляло удовольствие предварительно продумывать, о чем он напишет домой на этот раз, чтобы письмо получилось ярким и остроумным. Однако на этот раз он вряд ли сможет развлечь родителей удачной шуткой: настроение у него на редкость паршивое.
Прозвище ' Счастливчик', которым его наградили на Второй Южной войне за исключительное умение навлекать на себя всевозможные несчастья, похоже, останется с ним на всю жизнь, невесело подумал Юэ, аккуратно запечатывая письмо. Положив его на лакированный столик в своей комнате на втором этаже казармы, где располагалось командование, Юэ принялся бесцельно смотреть на покрытую рыжими потеками штукатуренную стену соседнего дома – вот и весь вид, которым его оделяло узкое окно.
Тогда, после влажной жары и отвратительных, кишащих змеями и болезнями болот дельты Лусань, назначение в Ургах казалось небесным блаженством. И таким оно и было, меланхолически размышлял Юэ. Улыбка судьбы. Человек честолюбивый и неглупый мог сделать это назначение ступенью к блестящей карьере. Все шло хорошо: Юэ выиграл битву у перевала Тэмчиут, и знал, что именно эта победа была решающей. Ему представлялось, что правящий князь должен быть хоть немного ему благодарен.
Но тут Юэ допустил роковую ошибку, позволил жалости руководить своими поступками. Ему не следовало заботиться об опальной сестре князя, не следовало привязываться к ней, пусть даже это красивая беспомощная женщина, брошенная умирать голодной смертью в клетке на городской площади. Он военный человек, и должен знать, что смерть и казни – неотъемлемая часть управления, а казнь одного человека, бывает, способна предотвратить тысячи смертей и столетия смуты. Наверное, у князя были основания так поступить, несомненно.
Но Юэ просто не смог оставаться в стороне. Кроме того, в тот злосчастный день, когда этот человек из степей, ее сын, пришел за ней, Юэ как раз угораздило при этом находиться. И упустить их – обоих.
За это князь мог даже приказать казнить его, как нарушившего приказ, если бы Юэ был его подданным. Ригванапади не преминул обратить на это его внимание своим скучающим голосом, когда вызвал его. Однако от дальнейшего командования Юэ был отстранен, – Ригванапади составил соответствующее послание и, несмотря на заступничество Бастэ, весной в Ургах прислали замену. Ригванапади попросил увеличить куаньлинский гарнизон до двадцати тысяч человек, и во главе его встал человек, которого Юэ невзлюбил с первого взгляда. Надо сказать, это чувство было взаимным.
У Юэ уже был опыт нахождения под командованием человека, его недолюбливавшего. Однако это не шло ни в какое сравнение с отношением Пан Цуна, – так звали нового командующего.
Господин Пан Цун прибыл в Йоднапанасат, – столицу Ургаха, – в конце весны, когда перевалы стали проходимыми. Впервые увидев его, Юэ удивился, как этого пухлого, низенького, лысоватого человечка с брезгливым выражением на гладком набеленном лице можно принять за полководца. У Пан Цуна были манеры ростовщика, и велеречивость старого евнуха.
Однако этот неприятный человек сделал то, что не удавалось Юэ, – он стал большим другом правящего князя, что с точки зрения конечных планов Срединной было тактической победой. Не прошло и трех месяцев, как Юэ (назначенного всего лишь одним из двадцати хайбэ, однако и это было милостью) был дан приказ отправиться в Шамдо и поступить в распоряжение начальника тамошнего гарнизона. Признаться, он обрадовался этому назначению.
Он провел в Шамдо больше года. Участвовал в обороне Шамдо прошлым летом и вынес из этого много жестоких и горьких уроков: варвары оказались куда более опасным и организованным противником, нежели это представлялось поначалу. Впрочем, Юэ и раньше не склонен был их недооценивать, однако к мнению опального хайбэ (Пан Цун дал ему более чем прохладные рекомендации) мало кто прислушивался. Терпеть
