– Он убит или попал в плен к ургашам!, – еле выговорил Джурджаган, – Мои дозорные у Трех Сестер нашли Аргола. Он пришел с плоскогорья Танг, и по его следам они вышли на место боя. Наши люди, – все, и джунгары, и посланная за ними погоня, убиты, но среди мертвых его нет. Заарин Боо, что нам делать?
– Он жив, – уверенно сказала Ицхаль.
И, значит, сейчас его везут к моему брату. На самую мучительную из всех казней. И достаточно быструю – Ригванапади не повторит ошибки.
Она быстро глянула на Дордже Ранга, – прежде, чем он успел спрятать за бесстрастной маской глубокое удовлетворение.
Хрустальные подвески на гигантских люстрах, украшавших потолок, тоненько и мелко задребезжали.
– Ты приложил к этому руку, Дордже? – опасно тихим голосом спросила Ицхаль. Теперь ее глаза напоминали лед на дне ущелья, – бездонную темную бездну, полную зеленоватых теней.
Старик поднял руку. На его лице сменялись какие-то странные выражения: удивление, тревога и… восторг?
– Боюсь, что нет, девочка, – он виновато улыбнулся, – Боюсь, что…
Его сочувственный взгляд сказал Ицхаль все.
– О нет! – она прижала к груди руки, добела стиснув пальцы, – Нет, это не я! Я не могла! Я никогда бы не пожелала ему такого!
– Тебе ведь хотелось вернуться домой, Ицхаль? – спросил Дордже, и, не дождавшись, ответа, добавил: – Бедняжка.
Илуге с трудом разлепил один глаз, – второй почти скрылся за здоровенным кровоподтеком, полученным в этой нелепой схватке, закончившейся столь неожиданно И глупо, – Великое Небо, как глупо! Ему не следовало совать голову в пасть тигра. Конечно, не следовало. Но…
Илуге пошевелил связанными за спиной руками, осторожно повернул голову. Чиркен и Баргузен, оба связанные, лежали рядом. Чиркен был ранен в бок, и явно бы без сознания. Баргузен, уловив движение с его стороны, тоже повернул голову. Его глаза блеснули в темноте, но уловить их выражение было невозможно. Баргузен снова отвернулся.
Из темноты доносились обрывки куаньлинской речи: это воины хайбэ собираются своих раненых и павших. Илуге подумал о тех, кто умер или умирает в рыжей жирной грязи под дождем, хлещущим на неподвижные лица. Великое Небо, как глупо!
Впрочем, возможно, скоро их участь покажется ему сладкой. Пасть в бою – это почетная смерть. Скорее всего, ему и этого не выпадет. Этот куаньлинский хайбэ приволочет его к князю, словно собака дичь к ногам хозяина, и тогда…Насчет милосердия князя Ригванапади Илуге не заблуждался.
Как всегда бывало после боя, все тело болело, и от неудобной позы затекло. Илуге подумал, что, даже связанный, может убить хайбэ, если ему удастся сдернуть кольчугу с руки. Какое-то время он зубами пытался развязать кожаные ремешки, крепившие кольчужную рукавицу к панцирю. Ремешки не поддавались и, оставив свои попытки, Илуге обессилено упал навзничь. Ничего не оставалось, как попытаться заснуть. Усталость делает слабым.
Утро после прошедшей бури выглядело на удивление мирным и ясным. Солнце, зацепившись краем за горные вершины, разливало в долине мягкий розовый свет.
Илуге в своей полудремоте почувствовал, что к нему приближаются, задолго до того, как обшитые кожаными полосками сапоги куаньлина оказались на уровне его лица. В руках куаньлин держал чашку.
– Если ты поднимешь голову, я дам тебе напиться, – сказал он, присев рядом с Илуге на корточки.
Илуге головой вышиб чашку у него из рук.
– Лучше умереть от жажды.
Куаньлин невозмутимо покачал головой.
– Ты не успеешь.
Он вздохнул, отошел и вернулся с новой чашкой. Однако к нему больше не подошел (все тело Илуге бунтовало, требуя воды), и принялся осматривать Чиркена, который все еще был без сознания. Илуге с тревогой наблюдал за ним. Возможно, он сейчас прикажет добить раненого, который явно никого не интересует, но будет в дороге ненужной обузой. В конце концов, скольким раненым его воины перерезали горло вчера на этом поле?
Куаньлин влил несколько глотков в пересохшие губы раненого.
– Он может не перенести дорогу, – негромко сказал он.
– Это важный человек, – Илуге постарался не выдать своей заинтересованности, – Хан. Вождь. Если ты убьешь его, джунгары придут за ним.
– Они придут и за тобой, – пожал плечами хайбэ. Его красивое лицо было… просто усталым.
– Почему ты не убил меня? – хрипло спросил Илуге.
Куаньлин скосил на него глаза. Выражение его лица было непонятным, по нему пробегали какие-то неясные тени, будто бы он вспоминал.
Ты неплохой человек, военачальник Юэ. И можешь стать великим воином. Но великим воин становится только тогда, когда небо посылает ему великого противника. Иначе самый лучший воин поддается лености или зазнайству, как хороший меч без должной заточки. Быть может, Ицхаль Тумгор висит в клетке для того, чтобы ты встретил своего великого врага?
Так сказал ему жрец два года назад. Он часто вспоминал эти его слова. Особенно часто – с некоторых пор. Он испытал практически радость от этой неожиданной во всех отношениях встречи на плоскогорье Танг – точнее, смесь ужаса и восторга, какую ощущают, оказавшись в центре сбывающегося пророчества.
– Когда-то давно, перед боем у перевала Тэмчиут, один человек…жрец…сказал мне… – он какое-то время колебался, не глядя на Илуге, но потом все же продолжил: – назвал тебя моим великим врагом. Сначала я посчитал его слова обычной бессмыслицей, которую зачастую несут жрецы, но…теперь я в это верю. Сейчас же…я разочарован. Убить тебя было бы слишком легкой задачей…варвар, уничтоживший Шамдо.
Илуге почувствовал, как в нем собирается холодный гнев, смешанный с горячим азартом: ему бросали вызов! И кто?! Человек, причин ненавидеть которого у него не было, который почему-то ему даже симпатичен… Но – вызов есть вызов, и он примет его. Навсегда.
– Тогда ты пожалеешь о своем решении, – сказал он.
Юэ неожиданно улыбнулся.
– А почему ты в последний момент повернул в руке свою секиру? Ты мог умереть, но и меня бы прихватил с собой.
– Из-за моей матери, – буркнул Илуге. Надо было убить его! Надо было вообще не ввязываться в эту схватку! Надо было…
И добавил едко:
– К чему оставлять в живых того, кого все равно собираешься убить? Или…тебе по душе смотреть на пытки?
В темных глазах куаньлина свернул гнев:
– Воин не может получать столь низкое удовольствие. Я отвезу тебя на суд к князю.
К его величайшему удивлению, Илуге расхохотался. Он смеялся, – громко, зло, запрокинув голову в неподвижное небо:
Ну что, ты довольна, мама? Тебе ведь этого хотелось?
– Ты не болен? – обеспокоенно спросил хайбэ.
– Нет, – отсмеявшись, сказал Илуге, – Хотя хотел бы.
Ничего не поняв, куаньлин поднялся на ноги. Его лицо стало серьезным.
– Ты, хоть и варвар, но сын своей матери. У тебя ее глаза, – сказал он, – Быть может, я еще пожалею о своем решении, но все же: я готов развязать тебя, чтобы ты мог помогать своим раненым воинам. Если ты дашь слово не пытаться бежать.
Вначале Илуге не поверил своим ушам. Однако лицо хайбэ было убийственно серьезным и ему хватило
