щерясь во все тридцать два зуба? Или просто в предвкушении 'облегчения'? Э, да какая собственно разница!
Главное – я почти точно угадал место их 'приземления'. Поэтому сейчас, когда 'кожаный' остался на стреме, а остальные растопырились орлами, свесив гузки над ручьем, жестами показал Марату мол: 'длинный' – твой. Мордастенький сиделец достался Змею, а на себя я взял пижона в кожанке, как наиболее опасного. Шум ручья надежно маскировал издаваемые нами шорохи, неизбежные при выходе на исходные позиции. Так что благодаря этому, уже через минуту я сумел подобраться к своему объекту на расстояние броска. Прикинув, что мужикам времени для подготовки потребовалось бы еще меньше, особо рассусоливать не стал, а найдя хорошую опору для ноги, с низкого старта рванул к стоящему боком человеку.
Пижон, козел такой, был боец тертый и даже не увидев, а услыхав посторонний звук справа, не стал поворачиваться и вскидывать автомат, как поступил бы другой на его месте, а рыбкой нырнул вперед. Не ожидая такой прыти, я чуть не промазал, но успел ухватить его за ногу и мы, сцепившись, покатились вниз, к ручью. Пока катились, я прошелся по врагу и кулаками и локтями и коленями, поэтому, когда падение прекратилось, кожаный практически не трепыхался. Добавив еще одну плюху для верности, я перевернув 'языка' мордой вниз принялся сноровисто вязать ему локти стропой, попутно оценивая окружающую обстановку. А она просто радовала глаз – мои ребятки своих уже заканчивали паковать. Ну, правильно: когда человек сидит на корточках без штанов, то боец из него практически никакой. Вот поэтому мокрый Марат уже выволок своего пленного на бережок и уселся сверху, а Женька, которому повезло не свалиться в ручей во время захвата, тщательно запихивал в рот 'мордатому' его же кепку.
Рывком перевернув приходящего в себя 'кожаного' я тоже заткнул ему рот и при помощи подошедших 'невидимок' Кима, мы в темпе растащили 'языков' в стороны, подальше друг от друга, после чего, приступили к экспресс-допросу. Но для начала, разумеется, обыскали. У моего, помимо автомата, оказался еще пистолет, нож, разная карманная мелочь в виде зажигалки, сигарет, тоненькой пачки рублей и прочих обычно носимых с собой вещей. Еще у него был изъят кожаный портмоне с польским паспортом, на котором красовался разлапистый орел, немецким аусвайсом и нашей, удостоверяющей личность справкой. Все три документа были выданы на имя Витольда Смиглы.
Пока я разглядывал документы, Свиридов провел стандартную процедуру – быстренько извлек кляп изо рта Витольда и ловко прилепил ему на морду кусок лейкопластыря, в котором выстриг маленькую дырочку. Я, глядя на это, только одобрительно хмыкнул: теперь пленный даже если сильно захочет, орать не сможет. Но при этом громко шептать у него получится хорошо. В общем – что нам и надо.
Пленный к этому времени очухался окончательно и теперь глядел на нас злыми глазами, периодически пытаясь плечом вытереть кровь, бегущую из носа. Присев возле него на корточки, я доброжелательно улыбнулся и по-польски известил:
– Витольд, друган, если ты нам сейчас для начала дашь планировку вашего 'схрона', то с тобой будут обращаться предельно вежливо. Давай по-хорошему, а? Я спрашиваю – ты отвечаешь, после чего мы, как цивилизованные люди, остаемся крайне довольны друг другом. Ты ведь не мазохист?
Смиглы, при первых звуках польской речи сначала удивленно вытаращил глаза, но потом, поняв, что я к великополякам не имею никакого отношения, попытался плюнуть в меня, через дырочку в пластыре. Когда же это не получилось, пленный вознамерился забодать говорившего башкой в подбородок. Я от этих действий даже слегка расстроился. Нет, ну что за тупорылый попался? Ведь прекрасно знает, что заговорит, а ведь обязательно нужно повыпендриваться и заполучить себе травмы различной степени тяжести. Ткнув его ладонью в лоб, чтобы умерить пыл, я встал и кивнув Федору, скомандовал:
– Приступай.
Свиридов кивнул, а я отвернулся и в первый раз за почти сутки – закурил. Блин! Кайф-то какой! Аж голова закружилась!
За спиной в это время слышалось только надсадное мычание, но я не поворачивался, смакуя 'Кэмэл' до конца. Когда окурок начал обжигать пальцы, а мычание перешло в поскуливание, настало время 'доброго' следователя. Отстранив Кима от трясущегося 'языка', я опять сел перед Витольдом и достав блокнот с огрызком карандаша, озвучил свое предложение по-новой.
На этот раз оно было принято гораздо более благосклонно и когда пленному освободили одну руку, Смиглы принялся карябать на чистом листе, с завидным старанием. Глядя на его художества, я только удовлетворенно сопел. 'Схрон', как и предполагалось, был одноуровневый. После входа в люк шел короткий коридорчик с изгибом (хотя не очень серьезным – гранату можно прокинуть) далее шло небольшое помещение, которое можно условно назвать кухней. Еще дальше – жилое помещение с нарами. А от него уходил длинный отнорок к запасному ходу, в котором попутно располагался туалет. Вот и славно, трам-пам- пам! Забрав готовый чертеж, я передал его Федору, а сам поинтересовался:
– Витольд, а сколько вас там всего сидело?
Смиглы хлюпнул разбитым носом и покосившись на Кима, ответил:
– Пятеро...
– Ой, молодец! И теперь последнее – я добавил в голос металла и жестко продолжил – Теперь расскажи кто командир, а так же цели и задачи вашей группы!
'Язык' было, опять набычился, но присевший рядом Смирнов достал нож и принялся чистить ногти, многозначительно поглядывая в сторону поляка. Витольд прикинул шансы и хмуро ответил:
– Командир сейчас в бункере. А целей я не знаю. Говорили, что надо совершить рейд до этого района, а для чего – мне неизвестно.
Звиздит как Троцкий. Неизвестно ему... Хотя – ладно. Позже разберемся. Сейчас надо колоть его в том месте, где он колется:
– Имя командира, его позывной и характер доставленного груза.
'Язык' повздыхал и ответил:
– Командира зовут – Анджей Ганбовски. Позывной – 'Вепрь'. Груз что мы принесли – это консервы для пополнения запаса в схроне.
– Только консервы?
– То так. Только консервы...
Я резко встал (так что пленный даже отшатнулся) и, обращаясь к Свиридову, резюмировал:
– Все, Ким. Коли его до самой задницы. Не хочет по-хорошему, пусть пеняет на себя!
И когда Федор наклонился над Витольдом, пошел в ту сторону, где трясли остальных 'языков'. Послушав доклады мужиков и, сравнив набросанные чертежи, я пришел к выводу, что относительно планировки бункера пленные говорили правду. Зато насчет всего остального...
Начиная от позывного командира и заканчивая содержимым мешков – врали как сивые мерины. Единственно только чернявый, который еще пять минут назад улыбался во весь рот, а теперь имел сильно помятую физиономию, говорил что-то похожее на правду. Что несли аккумуляторы и фонарь 'АА'. Что им надо было дать подтверждение посадки какого-то самолета. Но кому подтверждение и для чего, чернявый не знал.
Время поджимало, поэтому я уже хотел оставить возле пленных охрану и выдвигаться к 'схрону', но тут меня позвал довольный как трамвай Свиридов. Не обращая внимания на окончательно сломленного Витольда, я выслушал доклад командира группы:
– Они действительно являются наблюдателями. Несли аккумуляторы и 'ночник' с прибором. Должны были подтвердить прибытие самолета с товарищем Сталиным и передать это подтверждение по рации для другой группы. Частоты связи знает только командир и радист. Общее же руководство операцией осуществляет Томаш Заремба, позывной – 'Медведь'. Но он находится с основной группой и о месте их базирования пленный не осведомлен. Говорит что вроде на каком-то хуторе, где у Зарембы живут родственники, только названия этого хутора он не знает. Их мол, сразу к 'схрону' провели...
– А про 'схрон' им откуда известно? Вряд ли его за эту неделю отрыть успели.
Федор кивнул:
– Его сделали еще в тридцать восьмом. В строительстве принимал участие Марек Гонопка, тот щекастый – Свиридов изобразил руками размер физиономии Гонопки – которого возле ручья взяли. Он в то время был хорунжим SZRP, в смысле – Войска Польского и именно его отделение здесь занималось рытьем. Вот этот хорунжий и навел на бункер.
