вытолкнула на поверхность. Я издала вопль удовольствия и экстаза. Величественная как Сатурн, с кругом вместо кольца, я оставалась в воде часами напролёт. Приходилось вытаскивать меня силой.
— Море!
Это было моё седьмое слово.
Очень быстро я научилась плавать с кругом. Достаточно было колотить ногами и руками и получалось нечто похожее на плавание щенка. Поскольку это было утомительно, я держалась там, где мои ноги доставали до дна.
Однажды случилось чудо. Я вошла в море и зашагала прямо в сторону Кореи, я обнаружила, что дно больше не опускается. Оно приподнялось для меня. Христос шагал по воде, я заставляла подниматься морское дно. Каждому своё чудо. Восхищённая, я решила шагать, не замочив головы, до самого континента.
Я углублялась в неизведанное, топча мягкое и такое податливое дно. Я шла и шла, удаляясь от Японии, гигантскими шагами, думая о том, как здорово было обладать такими способностями.
Я шла и шла и вдруг упала. Доска из песка, которая несла меня до сих пор, провалилась. Я потеряла опору, и меня поглотила вода. Я барахталась, стараясь вернуться на поверхность, но каждый раз, когда моя голова оказывалась наверху, новая волна накрывала меня, словно палач, стремящийся вытянуть из меня признание.
Я поняла, что тону. Когда мои глаза показывались из моря, я видела пляж, который казался мне таким далёким, моих родителей, которые отдыхали и людей, которые неподвижно наблюдали за мной, верные старинному японскому принципу никогда никому не спасать жизнь, потому что это принудило бы человека к слишком большой благодарности.
Вид этой публики, присутствующей при моей гибели, был ещё ужаснее, чем сама кончина.
Я крикнула:
— Тасукете!
Тщетно.
Тогда я решила, что не время было стесняться французского языка, и перевела свой предыдущий крик, вопя:
— На помощь!
Наверное, так и было, вода хотела добиться от меня, чтобы я заговорила на языке своих родителей. Увы, они не услышали меня. Зрители японцы соблюли свой принцип невмешательства до того, что даже не предупредили моих родителей. И я смотрела, как они внимательно следят за тем, как я умираю.
Силы вскоре покинули меня, и я отдалась течению. Моё тело скользнуло под воду. Я знала, что эти мгновения были последними в моей жизни, и не хотела их пропустить. Я открыла глаза и то, что я увидела, очаровало меня. Солнечный свет никогда не был так красив, как сквозь толщу воды. Движение волн порождало сверкающие разводы.
Я забыла о страхе смерти. Мне казалось, что я оставалась там часами.
Чьи-то руки схватили меня и подняли к воздуху. Я сделала глубокий вздох и взглянула на того, кто меня спас: это была моя мать, она плакала. Она отнесла меня на пляж, сильно прижимая к своему животу.
Она завернула меня в полотенце и сильно растёрла мне живот и спину: меня стошнило, и вылилось много воды. Потом она укачивала меня, рассказывая сквозь слёзы:
— Это Хьюго спас тебе жизнь. Он играл с Андре и Жюльетт, когда, случайно, увидел твою голову в тот момент, когда она исчезла в море. Он предупредил меня и показал, где ты была. Без него ты бы погибла!
Я взглянула на маленького евразийца и сказала торжественно:
— Спасибо, Хьюго, ты милый.
Последовало ошеломлённое молчание.
— Она разговаривает! Она разговаривает как императрица! — ликующе произнёс отец, который в одно мгновение перешёл от запоздалой дрожи к смеху.
— Я давно разговариваю, — заявила я, пожав плечами.
Воде удался её замысел: я созналась.
Лёжа на песке рядом с сестрой я задала себе вопрос, была ли я счастлива оттого, что не умерла. Я рассматривала Хьюго как математическое уравнение: без него — нет меня. Нет меня: понравилось бы мне это? Меня бы здесь не было, чтобы узнать это, логично возразила я сама себе. Да, я была рада не умереть, чтобы знать, что мне это приятно.
Рядом со мной красавица Жюльетт. Надо мной чудные облака. Передо мной восхитительное море. За мной бесконечный пляж. Мир был прекрасен: жить стоило.
Вернувшись в Сюкугаву, я решила научиться плавать. Недалеко от дома в горах было маленькое зелёное озеро, которое я нарекла Маленьким Зелёным Озером. Это был рай в жидком виде. Он был тёплым и восхитительным, затерянным в изобилии азалий.
С этих пор Нишио-сан каждое утро водила меня к Маленькому Зелёному Озеру. Я в одиночку научилась плавать как рыба, всегда головой в воде, с открытыми глазами глядя на затонувшие таинственные предметы, которые я обнаружила, когда тонула.
Поднимая голову, я видела лесистые горы, возвышавшиеся вокруг меня. Я была геометрическим центром круга в роскоши, которая не переставала приумножаться.
Встреча со смертью не поколебала моей уверенности в том, что я была богом. Разве боги не бессмертны? Почему бессмертие делает вас божеством? Разве пион менее величествен от того, что увядает?
Я спросила Нишио-сан, кто такой Иисус. Она сказала, что точно не знает.
— Я знаю, что это бог, — отважилась она сказать. — У него были длинные волосы.
— Ты веришь в него?
— Нет.
— Ты веришь в меня?
— Да.
— У меня тоже длинные волосы.
— Да, и потом, тебя я знаю.
Нишио-сан была хорошей, у неё всегда были веские доводы.
Мой брат, сестра и Хьюго ходили в американскую школу у горы Рокко. У Андре среди школьных учебников была книга, которая называлась My friend Jesus. Я ещё не могла читать, но там были картинки. В конце виднелся герой на кресте и много людей, которые на него смотрели. Этот рисунок очаровал меня. Я спросила Хьюго, почему Иисус был повешен на крест.
— Чтобы убить его, — ответил он.
— Это убивает людей, если они на кресте?
— Да. Потому что он прибит к дереву гвоздями. Это гвозди убивают.
Такое объяснение было мне понятно. Картинка от этого становилась лишь притягательнее. Значит, Иисус умирал перед толпой, и никто не приходил ему на помощь! Это мне что-то напоминало.
Со мной случилось то же самое: я умирала и видела, как люди наблюдали за мной. Чтобы спасти распятого достаточно было только вынуть гвозди, а меня нужно было только вытащить из воды или предупредить моих родителей. В моём случае, как и в случае с Иисусом зрители предпочли не вмешиваться.
Наверное, жители страны, где жил Иисус, придерживались тех же принципов, что и японцы: спасти кому-то жизнь означало сделать его на всю жизнь рабом преувеличенной благодарности. Лучше позволить человеку умереть, чем лишить его свободы.
Я не собиралась спорить с этой теорией: я только знала, что чувствовать, как умираешь на глазах у пассивной публики, было ужасно. И я испытывала глубокую близость к Иисусу, потому что понимала, каким возмущением был охвачен он в тот момент.
Мне захотелось узнать побольше об этой истории. Так как правда скрывалась за прямоугольными страницами книг, я решила научиться читать и заявила об этом решении, но надо мной посмеялись.
Поскольку меня не воспринимали всерьёз, я взялась за дело сама. Мне казалось это совершенно не сложным. Научилась же я сама таким замечательным вещам как: говорить, ходить, плавать, царить и
