Нанетт не должна ехать в Лондон и встречаться там с Паско Лоуэсом, но не хотела повторять вчерашнюю ошибку. «Нужно притвориться, что я согласна, и выиграть время, — подумала Прунелла, — может быть, Нанетт отвлечется и перестанет так хандрить».
— Не могу ничего придумать, но попробую, — сказала Нанетт.— Вряд ли кто из знакомых пригласит меня. Одни не захотят обременять себя дебютанткой, другие имеют своих дочерей и будут рассматривать меня как потенциальную соперницу.
Она заметила удивление Прунеллы и рассмеялась.
— Не будь такой наивной, сестричка! Я красавица, — по крайней мере, так считает Паско, — и к тому же я богата! На моем фоне остальные девушки проигрывают и у них остается немного шансов.
— А что ты скажешь о других джентльменах, которых ты встречала в Лондоне? — спросила Прунелла. — Твоя крестная писала, что двое из них могли бы сделать тебе предложение при небольшом поощрении с твоей стороны.
Нанетт презрительно рассмеялась.
— Если б ты их только видела! Один из них — баронет, старый и толстый, а другой — маркиз, которого в обществе прозвали «великосветским болваном» за его глупость. Разве я могла бы выйти замуж за кого- нибудь из них?
— Нет, конечно, — согласилась Прунелла.
—Когда придет пора выходить замуж, — сказала Нанетт мечтательно, — я хочу выйти по любви. И я уже люблю.
«Разговор всегда возвращается к той же теме», — подумала Прунелла, накладывая себе яичницу с беконом. Она твердо решила не противоречить Нанетт, чтобы неповторилась вчерашняя история, и, стоически выслушивая восторги сестры, описывающей красоту, ум и обаяние Паско Лоуэса, билась в поисках выхода. После завтрака Прунелла предложила:
— Мне кажется, что мы могли бы прогуляться верхом. Я заметила, что ты не выводила вчера из конюшни свою лошадь, а ведь это нужно делать регулярно.
— Хорошо, поедем, — согласилась Нанетт без особого энтузиазма.
Тут ей в голову пришла идея, и она оживилась:
— Давай поедем в парк?
Нанетт имела в виду парк в поместье Уинслоу, в котором они обычно катались верхом, потому что, во-первых, он был намного больше их собственного, а во-вторых, там была прекрасная ровная аллея, как нельзя лучше подходящая для галопа, на которой дедушка нынешнего графа тренировал скаковых лошадей. Прунелла очень любила скакать по этой аллее, там можно было разогнаться как следует и не бояться, что копыто коня попадет в кроличью нору, и она согласилась:
— Мы поедем на скаковую аллею.
Если граф так занят, распродавая свое имущество, он не узнает, что происходит в другой части поместья, да ему это и неважно.
Прунелле было так больно представлять себе, чем он сейчас занят в Холле. «Уж лучше прогуляться с Нанетт, чем сидеть дома, как вчера, и напрасно ждать его», — решила она. Через полчаса переодетые в костюмы для верховой езды девушки сели на лошадей и отправились на прогулку.
— Паско считает, что мне нужно купить себе лошадей в Таттерсоле, — доверчиво рассказывала Нанетт, — и мне кажется, что Стрекоза уже стареет и становится слишком медлительной для меня.
Прунелла понимала, что это всего лишь еще один предлог, чтобы поехать в Лондон, и ничего не ответила.
Стрекоза по всем статьям была прекрасной лошадью и стоила значительную сумму, когда полтора года назад она приказала своему старшему груму купить ее для сестры.
— Паско прекрасно разбирается в лошадях, — продолжала Нанетт. — Он даже хотел стать жокеем- любителем, но он и так лучше всех правит лошадьми.
— Ты ездила с ним кататься, когда была в Лондоне? — удивилась Прунелла. — Я думала, что ты никуда не выезжала одна.
Нанетт засмеялась:
— В фаэтоне хватает места только для двоих. Представляю себе крестную, примостившуюся на заднем сиденье! Всем девушкам разрешают кататься в Гайд-парке, но фаэтон Паско самый роскошный! Когда я каталась с ним, мне все завидовали.
Прунелла, едва сдерживаясь, слушала болтовню младшей сестры и была очень рада, когда они наконец подъехали к скаковой аллее. Здесь не нужно было пришпоривать лошадей: они сами знали, что от них требуется. Это был дикий потрясающий галоп. Прунелла чувствовала, как поток встречного ветра, омывая ее тело, снимал с души тяжесть. Она знала, что Нанетт старается обогнать ее, поэтому пришпорила кобылу, и сестры пришли к концу аллеи одновременно. Когда девушки, разгоряченные скачками, натянули поводья, чтобы замедлить бег лошадей, они увидели за деревьями всадника, направлявшегося в их сторону. Это был граф Уинслоу. Прунелла отметила, что он превосходный наездник, а затем обратила внимание на огромного черного жеребца под ним, которого она никогда раньше не видела. «Этот конь явно не из пустой конюшни Уинслоу-холла», — подумала Прунелла.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Граф подскакал к девушкам и снял шляпу.
— Доброе утро, мисс Браутон, — сказал он и перевел взгляд на Нанетт.
Но прежде чем Прунелла успела представить сестру, непосредственная Нанетт воскликнула:
— Вы, должно быть, новый граф! Мне так хотелось поскорее познакомиться с вами!
— Весьма польщен, — ответил граф, — я также много слышал о вас, мисс Нанетт.
Нанетт задорно посмотрела на него и сказала:
— И ни одной похвалы, я уверена! Граф рассмеялся.
— Я надеюсь, милорд, — сказала Прунелла, — что вы не против нашей прогулки по скаковой аллее парка?
— На самом деле, — вмешалась неугомонная Нанетт, прежде чем граф успел ответить, — мы думали, что вы будете слишком заняты, чтобы заметить нас тут.
— Я всегда скакал здесь с тех пор, как сел на лошадь, — сказал граф, — и я решил, что Цезарю нужно размяться.
— Значит, его зовут Цезарь! — воскликнула Нанетт. — Это самый красивый конь, которого я когда- либо видела!
— То же самое подумал и я, как только увидел его, — с улыбкой ответил граф.
Не справившись с любопытством, Прунелла спросила:
— Откуда он у вас? Мне трудно поверить, что вы привезли его из Индии!
— Честь этой находки принадлежит Джиму, — сказал граф. — Когда мы прибыли в Саутгемптон, он узнал, что неподалеку проходит конская ярмарка, и настоял, чтобы мы посмотрели, нет ли там подходящих лошадей, на которых мы добрались бы до Холла быстрее, чем в карете.
— И он нашел Цезаря, — заметила Прунелла.
Ей показалось странным, что камердинер может быть прекрасным знатоком лошадей, особенно если дело касалось такого выдающегося животного, как Цезарь.
— Джим очень хорошо разбирается в лошадях, — объяснил граф, — и стремится заполнить стойла, которые, к сожалению, я нашел опустевшими.
Прунелла с трудом удержала слова, которые рвались с ее губ. Она слишком хорошо понимала, что происходит. Видимо, граф продал несколько картин и вместо того, чтобы использовать полученные деньги на необходимый ремонт в доме и на фермах, а также выплатить пособие нуждающимся, он предпочел истратить их на лошадей и, несомненно, на женщин. В ее сознании эти две статьи расходов были неотделимы. Прунелла вспомнила все истории, которые она слышала о лошадях и каретах, за которые денди платили огромные суммы, а затем дарили куртизанкам или просто легкомысленным женщинам, вскружившим им головы.
Ее всегда поражало, что на этих женщин, о которых Чарити говорила, что они приносят только вред, тратились такие деньги, в то время как дети в трущобах голодали, а мужчины, доблестно служившие своей стране во время войны, просили милостыню на дорогах.
