нечистых жадных рук, и я уже устала вам повторять, что, если бы Нанетт не была так юна и неопытна, она тоже разобралась бы, что скрывается за его эффектной наружностью денди и сладкими речами.
— Вы слишком горячитесь, Прунелла. Но самое трогательное в этом то, что вы боретесь с явлением, которое намного сильнее вас. Она посмотрела на графа с непониманием, и он спокойно добавил:
— Любовь. Это чувство, о котором вы ничего не знаете и которому, как я уже вам говорил, невозможно противостоять. Мы видели с вами сегодня, что любовь подчиняет себе даже самых сильных людей и ею нельзя управлять.
— То, что разыгрывается на сцене, отличается от обычной жизни, — возразила Прунелла.
—Откуда вам знать?
— Это общеизвестно. То, что мы видели, было очень талантливо, но это были всего лишь литературные персонажи. Они страдали из-за своих эмоций, но таких вещей не бывает в реальной жизни.
— Откуда вы это знаете? — настойчиво повторил граф.
— Потому что их не бывает.
— Если бы вы когда-нибудь любили, Прунелла, вы бы знали, что при этом все ваше существо превращается в поле битвы противоположных эмоций и любовь может поднять вас до облаков или низвергнуть в ад. Прунелла саркастически рассмеялась:
— Теперь вы играете, но не так талантливо, как Эдмонд Кин!
— Ваши слова, Прунелла, я расцениваю как вызов. — Граф говорил медленно и спокойно. — Я бы отдал многое, чтобы разбудить ваши дремлющие чувства.
— О чем вы?
Она посмотрела графу в глаза.
Прунелла была так захвачена мыслями о Нанетт, что не обращала на него внимания с того самого момента, как они покинули ресторан, а в театре она была поглощена пьесой. Сейчас граф предстал перед ней в новом облике, и она поразилась, как его изменила новая одежда и как привлекательно он теперь выглядит. Джеральд Уинслоу не был таким красавцем, как его племянник, но, как с первого взгляда заметила Нанетт, у него был вид флибустьера или благородного разбойника, что выделяло его из шеренги манерных денди и особенно стало заметно в этот момент. Его глаза потемнели от сдерживаемого волнения, взгляд их, казалось, пронизывал девушку, и теперь, когда они стояли так близко друг от друга, особенно были заметны его высокий рост, широкие плечи и мужественность его фигуры. Никогда в жизни ей не приходилось оставаться наедине со сколько-нибудь привлекательным мужчиной, и у нее появилось странное ощущение непонятной опасности, от которой нужно бежать. Девушка хотела отступить назад, но за ее спиной был камин, и она продолжала стоять, глядя в глаза графа, и все ее прежние мысли и чувства, казалось, унесло ураганом и осталось только ощущение его близости.
— Я хотел, чтобы вы покинули свою раковину и поехали в Лондон, Прунелла, чтобы увидеть жизнь такой, какова она на самом деле, а не такой, какой она кажется на чаепитии у викария. Но и в Лондоне такая упрямица, как вы, может видеть только то, что захочет сама, и, возможно, нужно попытаться найти другой путь.
— Я... не понимаю... о чем вы... говорите...
— Я говорю о любви, — сказал граф, — И о вашем невежестве в этой области.
— Я не стыжусь такого невежества, милорд, если любовь заставляет людей терять над собой контроль, забывая о долге и чести...
— А как вы повели бы себя в подобных обстоятельствах?
— Я всегда буду вести себя как подобает, — решительно ответила Прунелла.
Граф мягко рассмеялся:
— Вы так уверены и так агрессивны, но я нахожу ваше поведение весьма привлекательным: я никогда не встречал никого, похожего на вас, — признался он.
— Видимо, вы встречали очень странных людей.
— Конечно, они были странными, но в них не было ни вашей прелести, ни вашей гордости, Прунелла.
Граф не двинулся с места, но ей почему-то показалось, что расстояние между ними сократилось.
— Я думаю, милорд... — начала она. Вдруг, к удивлению Прунеллы, его руки обняли ее, он прижал ее к себе, и его губы; прижались к ее губам.
Секунду она была так изумлена, что просто не могла пошевелиться. Затем девушка попыталась оттолкнуть его, но руки графа крепко держали ее, а губы стали еще требовательнее. Прунелла была совершенно беспомощна в его руках, а его губы непонятно каким образом сделали ее пленницей. И хотя Прунелла говорила себе, что он ведет себя возмутительно и она не потерпит такого обращения, девушка чувствовала, как странное незнакомое ощущение растет в ней, наполняет ее тело, поднимается к горлу и достигает губ. Это было похоже на теплую волну, которая прошла сквозь нее, не встретив сопротивления, наполнив нежностью и сердце, и душу. Это было так странно, невыразимо и так прекрасно, что вопреки своему желанию Прунелла прекратила сопротивляться, и ее тело, и ее губы отдались в его власть. Она чувствовала в его поцелуе страсть и желание, его губы были жадными и настойчивыми, и это должно было казаться ей страшным и отвратительным, но вместо этого она с радостью подчинялась ему. Вдруг мир перестал для нее существовать и почва ушла из-под ног, и он поднял ее над облаками в безоблачный мир, соединив их губы. Внезапная боль была такой резкой, что пронизала ее существо, как удар молнии. Прунелла знала только, что на минуту прикоснулась к звездам и прижимала их к своей груди. И когда напряженность ощущений стала почти невыносима, граф поднял голову. Какое-то время Прунелла не могла думать ни о чем, кроме пережитых ощущений, она что-то прошептала и спрятала лицо на его плече. Он также молчал, крепко обнимая ее, а его губы касались ее волос. Сколько времени они так стояли, Прунелла не могла бы сказать. Она знала только, что все ее воспитание, взгляды, принципы и моральные обязательства восставали против тех чувств, которые он возбудил в ней. Ее сердце пело, ее глаза были еще ослеплены внутренним светом или светом тех звезд, которые были в том мире, в который она заглянула. И пытаясь вернуться со звезд на Землю, она услышала мягкий голос графа:
— Теперь ты поняла, дорогая, о чем я говорил тебе?
Он нежно поцеловал ее в лоб и продолжал :
— Как скоро ты выйдешь за меня замуж, чтобы я мог продолжать учить тебя искусству любви?
У Прунеллы прервалось дыхание.
Ей показалось, что она не слышала этих слов, а только вообразила их.
Затем с невероятным усилием она вырвалась из его объятий.
— Что... вы... сказали?
— Я просил тебя выйти за меня замуж, — ответил он. — В конце концов, моя дорогая, если подумать, что может быть лучше? Ты ведь уже полюбила Уинслоу-холл как свой родной дом.
— Вы... действительно... думаете, что я... выйду за вас замуж?
— Можешь ли ты привести хотя бы одну причину, по которой тебе не следует этого делать? — спросил граф.
Он не двигался, но Прунелла подняла руки и выставила вперед ладони, словно бы защищаясь.
— Конечно, я не могу... сделать... ничего подобного!
— Почему нет?
— Если я сделаю это, Нанетт сразу решит, что я могу оправдать ее поведение, — растерянно произнесла Прунелла, сама не очень хорошо понимая, что говорит.
— Мне нет дела до Нанетт, — ответил граф. — Я говорю о нас, обо мне и о тебе, Прунелла. Может быть, сейчас ты со мной и не согласишься, но мы можем быть очень счастливы вместе.
Прунелла опустилась в кресло, чувствуя, что ноги не держат ее.
— Прошу вас, не будем говорить... об этом сейчас.
Граф не сводил с нее восхищенного взгляда. Она и не подозревала, как была прекрасна в платье цвета весенней зелени, с широко раскрытыми глазами, потрясенная новыми эмоциями, которые он пробудил в ней, с румянцем на щеках и яркими и влажными после поцелуя губами.
— Мы поговорим об этом завтра, — сказал он спокойно. — Иди спать, и пусть тебе приснится то, что я заставил тебя почувствовать.
