— Пожалуй, это так, — неуверенно проговорил Харгривс. Подумав, улыбнулся:
— Ты, полагаю, помнишь горько оплакиваемую ракету «Синяя полоска»?
— Еще бы! — кивнул я. — Наша первая и единственная попытка создать межконтинентальную ракету. Помню, помню! Она обладала всеми достоинствами ракеты, кроме одной: способности взлететь. Неудобно получилось. А с какими переживаниями правительство отказалось от этого проекта! А сколько было разговоров. Ах, какая уступка американцам! Ах, как мы теперь зависим от американцев! Ах, Британия теперь второстепенная держава! Если еще держава! Помню, помню! Правительство сразу же стало непопулярным.
— Да, да. А не заслуживало такой кары; Оно отказалось от проекта по весомой причине. Лучшие — в научной и военной сферах — умы Британии разъяснили: «Синяя полоска» нам не нужна. Она копирует американские ракеты типа «Атлас», которые можно запустить через двадцать минут после сигнала тревоги. Для американцев с их системой оповещения, радарными станциями, спутниками-шпионами это вполне приемлемо. У них полчаса в запасе. Даже если какой-нибудь маньяк нажмет-таки на кнопку. А у нас — четыре минуты. — Харгривс снял очки и, близоруко мигая, принялся их протирать. — То есть даже действующая «Синяя полоска» будет уничтожена русской ракетой в пять мегатонн за шестнадцать минут до своего вылета.
— Считать я умею. Не надо потчевать меня арифметикой.
— Нам пришлось потчевать арифметикой даже министерство обороны, — пояснил Харгривс. — На что ушло три-четыре года. Не так уж много, если учесть способности тупоголовых военных. У ракеты были и другие пороки.
Все эти подъездные пути, краны, блокгауз, трейлеры с гелием и жидким углеродом усложняли сборку. А еще — само топливо: керосин и жидкий кислород. То есть стационарная база. В условиях, когда стаи американских и британских самолетов рыщут над Россией, русских — над Америкой и Британией, британских и американских — над территориями союзника, такие стартовые площадки утаить невозможно. Так что практически на каждую ракету одной стороны нацелена ракета другой. Итак, требовалась ракета мгновенного действия, притом мобильная и транспортабельная. Немыслимое дело при существующих параметрах ракетного топлива. На керосине и жидком кислороде — и это в двадцатом столетии — по сей день работает большинство американских ракет. К жидкому водороду с его капризами пока только присматриваются...
— Цезиевое и ионное топливо тоже вызывает у них интерес, — заметил я.
— И еще долгие годы будет привлекать. Над проблемой корпят десятки фирм. А сам знаешь: у семи нянек... Наконец Фейрфилда осеняет гениальная — и простая, как все гениальные, — идея. Насчет горючего, которое двадцатикратно превосходит по мощи горючее американских «минитменов».
Сам не могу уразуметь, как оно срабатывает.
— Ты уверен, что срабатывает? — спросил я.
— Мы все уверены. До меньшей мере, в экспериментальных условиях.
Пробным зарядом в двадцать восемь фунтов доктор Фейрфилд начинил миниатюрную модель, которую и запустил с необитаемого острова на западе Шотландии. Она в точности подтвердила предвидение Фейрфилда: сперва летела медленно, куда медленнее, чем обычные ракеты. — Харгривс улыбнулся своим воспоминаниям. — А потом стала набирать скорость. Мы — то есть радары — упустили ее на шестидесяти тысячах футов. Она все еще набирала скорость, делая в этот момент шестнадцать тысяч миль в час.
Последовали новые испытания. И наконец он добился, чего хотел. В дальнейшем мы увеличили вес ракеты. С топливом до четырехсот. И получился «Черный сорокопут».
— А не привносит ли цифра «400» новые факторы в поведение ракеты?
— Это нам и предстояло выяснить. Здесь, на острове.
— Американцы знают о ваших исследованиях?
— Нет. — Харгривс мечтательно улыбнулся. — Но, надеюсь, в один прекрасный день узнают. Через пару лет мы поделимся с ними идеями и технологией. Учитывая их потребности, ракета и рассчитана на высокие показатели. Она может закинуть двухтонную водородную бомбу на расстояние в шесть тысяч миль за пятнадцать минут. С максимальной скоростью в двадцать тысяч миль в час. Шестнадцать тонн веса в сравнении с двумястами. Столько весит их межконтинентальная ракета. Восемнадцать футов высоты в сравнении с их сотней. Для транспортировки и запуска ракеты годятся торговое судно, подводная лодка, поезд и даже большой грузовик. И в придачу моментальный запуск. — Он снова улыбнулся, но уже не мечтательно, а деловито. — «Черный сорокопут» американцам придется по душе.
Я внимательно присмотрелся к нему.
— Ты что, полагаешь, что Визерспун и Хьюэлл работают на американцев?
— Работают на... — Очки съехали на переносицу. Он воззрился на меня, близоруко щурясь из-за толстых стекол. — В каком смысле?
— Если такое допущение ошибочно, не вижу, каким образом американцам доведется поглядеть на «Черного сорокопута» и полюбить его.
Он подумал, кивнул, отвернулся и ничего не сказал. А я устыдился: зачем было сокрушать наивную академическую мечту.
Рассвет надвигался неудержимо. Даже из освещенной электричеством комнаты были различимы его серые краски. Рука болела, словно доберман все еще висел на ней. Ага, вон на столе недопитый стакан виски. Я подхватил его и сказал: «Будем здоровы!» Никто мне не ответил. Я осудил их дурные манеры и отправил содержимое стакана себе в глотку. Фарли, краснолицый знаток инфракрасных лучей, постепенно обрел исходный цвет лица, кураж и обличительную позу, затянув нескончаемую речь, в которой чередующиеся слова «проклятие» и «попрание прав» определяли основную тему. Почему-то он ни разу не пригрозил обратиться с письмом к своему парламентскому избраннику. Остальные вообще помалкивали. На убитого не смотрели. Эх, дал бы мне кто еще стакан виски! Да я ведь помню, откуда Андерсон достал бутылку. Бред какой-то! О бутылке думаю охотней, чем о человеке, который мне ее поднес. Но в это утро все — бред. А с другой стороны, что было — то было, что будет — то еще будет. Если, конечно, будет. Виски принесет пользу, что касается Андерсона, он уже никогда и никому пользы не принесет.
Хьюэлл вернулся на рассвете. Один. Почему? Окровавленное левое предплечье явилось косвенным ответом на вопрос, что произошло. Надо полагать, трое часовых у противоположного заграждения выказали больше бдительности и воинского мужества, чем он ожидал. Но, увы, меньше, чем ожидали мы. Так или иначе физиономия Хьюэлла не отражала никаких эмоций.
Гибель подчиненных, собственная рана, убийство часовых — все скатывалось с него, словно с гуся вода. Напряженные, перепуганные, посеревшие лица пленных свидетельствовали: людям все ясно, в моих комментариях они не нуждаются. При Иных обстоятельствах мимика отдельных лиц была бы достойна насмешки. Идея «Этого никак не может быть!» боролась с противоположной: «Это есть — не верите, проверьте на своей шкуре!»
Смеяться, однако, не хотелось.
Хьюэлл воздержался от исповеди. Он вытащил пистолет, жестом приказал Хангу покинуть помещение, безразлично оглядел нас и скомандовал:
— На выход!
Мы вышли. Такие же пальмы, как и на другой стороне острова. Склон горы покруче, чем там; расщелина, делящая массив надвое, видна лучше. На северо-восток уходит гребень, прикрывающий от нас север и запад.
Хьюэлл помешал нам любоваться пейзажами. Построил в колонну по два, велев держать руки на затылке. Я, впрочем, не подчинился, а он не стал заострять на этом внимание. Через скальный перевал он повел нас на северо-запад.
Триста ярдов подъема на первый хребет — следующий раскинулся впереди, — и я замечаю слева, ярдах так в пятидесяти, груду камней, совершенно свежую. Снизу не разглядишь, что там за ней. Но мне и так ясно. Выход из туннеля, использованный Визерспуном и Хьюэл-лом рано поутру.
Осматриваюсь, тщательно фиксируя в памяти приметы. Наконец обретаю уверенность: найду это место даже в кромешной тьме. Сам себе удивляюсь: что за неизлечимая страсть коллекционировать бесполезную информацию.
Через пять минут мы на следующем хребте; перед нами под сенью горы расстилается западная,
