состоянии (за некоторое время до того поместье перешло к землевладельцам Болдыревым, столь богатым, что это, по словам Рей, «позволяло им не только устраивать шумные, на весь уезд, охоты, но и не менее громкие балы и праздники»).
А затем все дотла сгорело. Большинство воронцовских крестьян погибли во время Гражданской войны. Те из уцелевших, которые были позажиточней, советскую власть встретили в штыки: вспыхнул известный многими злодеяниям «антоновский бунт». Рассказы о зверски растерзанном коммунисте, председателе местного колхоза, поныне можно услышать от пожилых сельчан.
Краеведческий сельский музей открылся всего несколько лет назад. С помещением «подсобил» сельсовет, а всей организацией музейного процесса занимается директор музея Ольга Анатольевна Рей, учительница, живущая в Воронцовке, которая с 1973 года по личной инициативе вдруг решила возрождать славный прежний облик этих мест. Конечно, бюджет ее «предприятия» практически равен нулю. Но историю ведь и не покупают в магазине, а собирают всегда по крупицам. Приходят местные жители, приносят разные, на посторонний взгляд, незначительные, старинные предметы. А один из жителей, ежегодно устраивающий в окрестностях раскопки, однажды подарил музею наконечник скифского копья, извлеченный из воронцовского кургана. Он, конечно, к усадьбе прямого отношения не имеет, но тем не менее является ценностью, от которой, вероятно, не отказались бы ни Воронцовы, ни граф Строганов, ни Борис Николаевич Чичерин.
Василий Кириллов | Фото Александра Сорина
Музей открыт ежедневно, кроме вторника, С 10 ДО 17 часов
Тамбов, ул. Советская, 97
Билет для взрослых – 10 руб.
Дети и пенсионеры – 5 руб.
Ветераны и инвалиды бесплатно
Проезд от вокзала: автобусы 18, 144, 145
Тел. (0752) 72-64-58, 72-85-43
Досье: Социальные гетто андеграунда
Наверное, впервые термин «андеграунд» был применен в США в начале 50-х годов по отношению к радиостанциям, вещавшим без лицензии. Тогда еще была свежа память о Второй мировой войне и подпольщиках, а пиратские радиостанции работали не менее успешно, чем «Красная капелла», и словечко «андеграунд» оказалось очень уместным. То, что это произошло в послевоенной Америке, было вовсе не случайным: здесь под влиянием европейской философии и европейского искусства возник ощутимый разрыв между мэйнстримом и альтернативной культурой. Да и почва для него была приготовлена заранее. Сегодня те давние события выглядят несколько комично. И вот почему.
В конце XIX века федеральная почтовая служба демократических США, в современной истории которых, как известно, не существует ни идеологической, ни политической цензуры, «возвела кордон» для ввоза в страну некоторых произведений Эмиля Золя, Ги де Мопассана и ряда других европейских писателей. А в 20 -х годах XX века американские издатели отказались выпускать отдельные произведения собственного корифея – Теодора Драйзера. Спустя тридцать лет в очереди на разрешение быть изданными стояли «Город и столп» Гора Видала, набоковская «Лолита» и другие. Для благопристойного государства, где каждый гражданин – «потенциальный президент», а идеалы свободы незыблемы и одновременно безграничны, это было, конечно, объяснимо. Но вдруг сложилась такая ситуация, что нарыв прорвался. Нашлись те, кто хотел «законно» читать об Америке следующее: «Американские улицы суммарно видятся мне как гигантская выгребная яма, сточный колодец духа, все в себя всасывающий и превращающий в дерьмо на веки веков. А над выгребной ямой дух труда вздымает волшебную палочку, по мановению которой бок о бок возникают дворцы, фабрики, военные заводы… и сумасшедшие дома. Весь континент – это кошмар по производству наибольших бед в наибольшем количестве», «Вся система до такой степени прогнила, была так бесчеловечна и мерзка, неисправимо порочна и усложнена, что надо быть гением, чтобы ее хоть как-то упорядочить, уже не говоря о человечности или тепле. Я бунтовал против всей системы трудовых отношений в Америке, которая гнила с обоих концов…» Публика была в шоке. Мастер дерзкого эпатажа Генри Миллер ворвался в андеграунд, подобно «першингу» и, сам того не ведая, «узаконил» его. Громкие судебные разбирательства с последующей легализацией его романов стали стартом для разрастания андеграунда как явления. А Миллер, низвергнув все мыслимые и немыслимые каноны европейского и американского бытия, продолжал смущать и поддразнивать публику. В 60-х годах к нему на легальных основаниях «присоединились»: гуру «наркотического искусства» Уильям Берроуз, европейские писатели Жан Жене и Самуэль Беккет, поэты-битники и некоторые другие – их тоже стали печатать.
Когда в 1950-х годах средь бескрайних просторов Калифорнии появились первые колонии битников и хиппи, никто и не предполагал, в какие масштабы выльется это движение. Разрушители великой американской мечты, патлатые и нечесаные искатели альтернативной свободы поддали хорошего жару «молчаливому большинству»: долой ваше общество, вашу любовь, вашу уродливую цивилизацию! С андеграундом они соприкасались весьма опосредованно – лишь частью социального протеста, заявленного практически в одно и то же время. Их «опыт» более принадлежит авангардизму, правильнее – неоавангардизму как контркультуре. У них были свои и поэзия, и проза (Ален Гинсберг, Джек Керуак, Лоуренс Ферлингетти. У последнего была даже своя печатная трибуна – журнал «Огни большого города»). Битники во многом взросли на романтиках – Уолте Уитмене, Генри Торо. И все же в большей степени они являлись социальными игроками с определенной идеологической программой, в меньшей – носителями новых культурно-художественных ценностей. Они не были подпольщиками, они сами изъяли себя из общества, которое, по их мнению, живет только для того, чтобы беспрерывно работать и «потреблять производимое барахло».
Их бунтарская доктрина берет начало в далеком 1817 году в «Письме Американцу» Анри де Сен-Симона, который одним из первых увидел, что старые представления о свободе поизносились и нуждаются в обновлении. Через сто с лишним лет идейный выразитель «разбитого поколения» Джек Керуак развил эти представления так: «Нужно, чтобы мир заполнили странники с рюкзаками, отказывающиеся подчиняться всеобщему требованию потребления продукции… Передо мной встает грандиозное видение рюкзачной революции, тысячи и даже миллионы молодых американцев путешествуют с рюкзаками за спиной, взбираются в горы, пишут стихи, которые приходят им в голову, потому что они добры и, совершая странные поступки, они поддерживают ощущение вечной свободы у каждого, у всех живых существ». И они действительно получили свободу и освободили «свое слово» от цензуры. Начало было многообещающим. А потом – пустились во все тяжкие: упивались марксизмом, фрейдизмом, левым радикализмом и даже русскому анархизму отдали честь, то есть практически всем идеям, противопоставленным общепринятым. Но это, как известно, далеко не все. Медитации, психоделики, буддизм и, наконец, галлюциноген ЛСД, «неосторожно открытый» для другого – не медикаментозного – применения будущим автором «Полета над гнездом кукушки» Кеном Кизи, делали свое дело. Самой же откровенной формой их протеста против американской морали стал «сексуальный бунт»: в интеллектуальных кругах вошли в моду самые разные ориентации. И что же в итоге? Сожаления о том, что так интересно начиналось… Идейные наставники, подсевшие на ЛСД и что покрепче, либо покидали этот мир, либо жили в своем собственном «асоциальном» мире. А жаль! Перетряхнув все общество, поставив его с ног на голову, битники так и не смогли удержаться на гребне волны и воспользоваться в одночасье свалившейся известностью. Но их отречение от ханжества и бессмысленной сытости было впечатляющим. Сегодня о них говорят по-разному. Существует даже мнение, что битники возникли отнюдь не произвольно, что в их головах и помыслах роилась нить незримого кукловода, который, преследуя коммерческие и политические цели, разработал этот уникальный сценарий. Хотелось бы думать, что это не так.
Если битники выступали и заявляли о себе довольно открыто, то представители андеграунда (англ. «underground» – «подземелье», «подполье») поначалу творили для очень узкого круга почитателей. Для широкой публики их книги и картины, нарушавшие, а подчас и вконец опрокидывавшие общепринятые ценности, оказались громом среди ясного неба. Но авторы лишь вдохновлялись от такой реакции. Они рушили табу в трактовке эротики и стали писать о ней «всю
