Рождественское утро занималось солнечное и морозное. Лежа в постели, я с удовольствием читала поздравительные письма и открытки. Одно из писем было от того, кого я все еще не могла называть иначе, как отец. Поздравляя меня с Рождеством, он выражал надежду, что его предыдущее письмо не слишком меня взволновало. А мой настоящий отец — письмо от него пришло накануне — писал, что собирается вернуться весной.
Ох, как я ждала эту весну! К тому времени мой ребенок уже родится. А что еще будет весной? Но я не хотела заглядывать далеко вперед. Хватит и этого. Я оставалась в постели, и постепенно мои мысли вернулись к тому, от чего они, по правде говоря, никогда не отвлекались, — к моей решимости установить, кто же хочет нанести вред моему ребенку. Я снова и снова перебирала в памяти мелочи, связанные с явлениями монаха, так как была уверена, что ключ к тайне скрыт в какой-то из этих встреч.
Монах проник ко мне в комнату, промчался по коридору, когда я пустилась за ним, и внезапно исчез. Чем больше я об этом думала, тем больше меня разбирало волнение. Что, если в галерее менестрелей скрыт какой-то тайник, лаз? Монах появлялся не только в доме, но и среди руин. Может быть, есть какой-то тайный ход, связывающий «Услады» с аббатством? А может, роль монаха исполняли двое? Что, если в монашескую рясу наряжались по очереди Люк и Дамарис? Сначала Дамарис, дав таким образом возможность Люку появиться в халате на третьем этаже. А потом Люк — в развалинах, когда мы шли по ним с Дамарис?
И я вспомнила о старинном плане аббатства, который видела, когда только что приехала в «Услады». Он где-то в библиотеке. Если, воспользовавшись им, я узнаю, где находится ход, соединяющий руины с нашим домом, то, возможно, приближусь к раскрытию тайны. Два важных ориентира у меня есть: аркада, где оба раза видели монаха — сначала я, когда была там с Дамарис, потом Мэри Джейн, — и галерея менестрелей здесь, в доме.
Меня охватило нетерпение. Я не могла дождаться, когда можно будет одеться и выйти. Впрочем, зачем ждать?
Я накинула капот и поспешила в библиотеку. Разыскать план не составило труда. Он хранился в кожаном футляре и был нанесен на пожелтевший от времени пергамент. Когда я взяла план и сунула его под мышку, я услышала позади себя какое-то движение и резко повернулась. В дверях стоял Люк.
На его лице было то настороженное выражение, с которым в последнее время на меня смотрели многие. До сих пор меня это пугало, но сейчас во мне ничто не дрогнуло.
— Боже, да это Кэтрин! Счастливого Рождества, Кэтрин, и плодоносного Нового года!
— Спасибо, Люк.
Он так и стоял в дверях, загораживая дорогу. Мне было неловко — не только потому, что под мышкой у меня был план аббатства, но и из-за моего небрежного костюма.
— Что случилось, Кэтрин?
— Ровным счетом ничего.
— Но у вас такой вид, будто я, того и гляди, вас съем.
— Значит, мой вид обманчив.
— Могу ли я заключить, что в это прекрасное рождественское утро вы ко мне вполне расположены?
— По-моему, в рождественское утро иначе и быть не может, ведь наши сердца открыты всему миру.
— Вы отнимаете хлеб у старика Картрайта! А нам как раз скоро идти слушать его тягучую рождественскую проповедь. — Люк зевнул. — Меня всегда так и подмывает остановить его словоизлияния звоном часов. Мне на днях рассказывали про одного эсквайра-самодура. Он так и делал. Я не шучу. Приходя в церковь, он доставал часы и отпускал на всю проповедь ровно десять минут, ни минутой больше. Когда время истекало, он щелкал пальцами. Хочешь не хочешь, викарий умолкал, иначе ему пришлось бы распрощаться с местом. — Люк прищурился и закончил: — Вот я и подумываю, не заимствовать ли мне это, когда…
Я быстро взглянула на пего. «Когда стану хозяином „Услад“ — вот что он хотел сказать. И мне стало не по себе.
— Ну а что это вы читаете? — И цепкие пальцы впились в кожаный футляр.
— Да вот, заприметила когда-то в библиотеке, а сейчас решила взглянуть повнимательней.
Но Люк отобрал у меня план, несмотря на мои попытки воспротивиться. Однако не устраивать же потасовку в библиотеке без всяких видимых причин!
— Опять это несчастное аббатство, — проворчал Люк. — Слушайте, Кэтрин, все эти руины, монахи и тому подобное вас просто околдовали.
— А на вас это не действует?
— На меня? Да что вы! Я здесь родился. Для нас все это привычное. Под здешние чары подпадают только приезжие.
Он сунул футляр мне под мышку.
— Смотрите-ка, Кэтрин! Мы стоим под омелой! — воскликнул он и, быстро обняв меня, поцеловал в губы. — Веселого Рождества и счастливого Нового года! — Потом отступил в сторону и склонился в шутливом поклоне.
Собрав все свои силы, я с достоинством проследовала мимо него и устремилась к лестнице. А он, стоя у дверей библиотеки, смотрел мне вслед. Конечно, мне было досадно, что он узнал, зачем я приходила в библиотеку. Интересно, сумел ли он прочесть мои мысли? Люк меня тревожил. Я не могла его понять, и меня не оставляло ощущение, что он больше всех недоволен моим присутствием в «Усладах». Он да еще, пожалуй, Руфь. Если все эти шутки — дело рук их обоих, думала я, то им легче, чем другим, расквитаться со мной. И тогда понятно, почему Дамарис лгала мне: она поступала так ради Люка.
Вернувшись к себе, я забралась в постель и принялась изучать план. Над чертежом красовались название и дата: «Кирклендское аббатство, 1520». И пока я всматривалась в выцветшие штрихи, план на моих глазах оживал: стены словно вырастали, становясь крепкими и мощными. Над ними, как по мановению волшебной палочки, появлялись крыши. В этих оживших зданиях обитал самостоятельный обособленный мир, не нуждавшийся ни в каком содействии извне. Он полностью обеспечивал свое существование. Как легко было представить себе живое аббатство! И оказалось, что мне довольно хорошо знакома его топография. Не только потому, что я проводила в развалинах много времени, а просто оно слишком часто возникало в моем воображении. Прекрасным ориентиром служила квадратная башня в центре аббатства. Я уперлась в нее пальцем. А вот и остатки церкви — нефы, северный и южный, алтарь, галерея; вот дом капитула и здание, где располагались спальни монахов. А аркада, между колоннами которой я увидела монаха, оказывается, ведет в трапезную, к пекарням и солодовне. И вдруг я увидела надпись «Вход в подвалы».
Ну, раз уж под аббатством были подвалы, значит, наверняка они соединялись друг с другом подземными ходами. Такие подземные лабиринты существовали в те времена во всех аббатствах. Я знала это, поскольку читала про такие прославленные монастыри, как Фаунзинское, Киркстолское и аббатство Риво. Мое возбуждение возросло, когда я убедилась, что подвалы располагались в ближайшей к «Усладам» части аббатства.
Я с головой ушла в план и не услышала стука в дверь. В комнате, неожиданно для меня, появилась Руфь. Она встала в ногах кровати, там, где стоял монах.
— Веселого Рождества! — приветствовала она меня.
— Спасибо, и вам того же.
— Вы чем-то увлечены?
— А… да.
Руфь устремила глаза на пергамент и, по-моему, узнала его.
— Ну, как вы себя чувствуете?
— Гораздо лучше.
— Приятно слышать. Собираетесь вставать? Скоро приедут гости.
— Да-да, — отозвалась я. — Сейчас встану.
Руфь кивнула и снова посмотрела на план. Мне почудилось, что у нее сделался озабоченный вид.
Вся семья была готова отправиться в церковь, а Хейгар и Саймон все не приезжали.
