Саймон подоспел мне на выручку, он сам завершит мою борьбу.
Глава 8
Итак, в тот страшный день меня не сумели водворить в Уорстуистл. Саймон помешал этому. Оказывается, Мэри Джейн выскочила из «Услад» в тот момент, когда я боролась в галерее менестрелей с доктором, и со всех ног помчалась в «Келли Грейндж». Она слышала, как доктор сказал, что увозит меня, сразу сообразила куда и кинулась к Редверзам за помощью.
Не теряя ни минуты, Саймон поскакал в Уорстуистл, и, хотя я уже погрузилась в забытье и ничего больше не видела, мне известно, как он отвоевывал меня у доктора.
С места в карьер он обвинил доктора Смита в убийстве Габриэля и пригрозил директору лечебницы, что тот лишится места, если посмеет поместить меня в Уорстуистл, полагаясь лишь на голословное заключение доктора Смита. Воображаю, как грозен был Саймон в этом поединке, где речь шла о моей свободе и о жизни моего ребенка!
Разумеется, победа осталась за нами. Саймон всегда выигрывает. Если он ставит себе какую-нибудь цель, его с пути не свернешь. Я не раз в этом убеждалась, и именно таким он мне и нравится.
Меня часто занимала мысль, что должен был чувствовать Деверел Смит, когда в последнюю, решающую минуту его столь тщательно продуманная затея провалилась. Успей он тогда поместить меня в Уорстуистл с диагнозом «психическая неуравновешенность» — и доказать, что я нормальна и не страдаю даже временными приступами помешательства, стоило бы потом больших трудов.
Но Саймон появился вовремя. Он забрал меня в «Келли Грейндж», где нас поджидала Хейгар, и я оставалась у них, пока не родился мой сын. Это случилось преждевременно. Учитывая обстоятельства, это было вполне объяснимо. Но маленький Габриэль быстро начал поправляться и скоро превратился в крепкого бутуза. И Хейгар, и я обожали его. Подозреваю, что и Саймон тоже, но он был исполнен решимости вырастить Габриэля настоящим мужчиной и редко давал волю нежным чувствам. Мне это нравилось. Я и сама хотела, чтобы мой сын с самого начала чувствовал себя взрослым. Я хотела, чтобы он вырос сильным и крепким. Однако еще до рождения Габриэля произошло немало важных событий.
Я часто вспоминаю Деверела Смита, и мне кажется, что он был так уверен в себе, потому что мнил себя существом высшего порядка, воображал, будто он сильнее, умнее и гораздо дальновиднее других. Он и мысли не допускал, что может потерпеть поражение. Считая, что жизнь к нему несправедлива, он вознамерился эту несправедливость исправить. Он не сомневался, что является сыном сэра Мэтью, и потому «Услады» должны принадлежать ему, и только ему. Пусть Габриэль был законным сыном, себя доктор Смит считал старшим. Так он, по всей видимости, рассуждал и убрал Габриэля с дороги.
Как это случилось, так и осталось неизвестным. То ли Смит зазвал Габриэля на балкон, то ли тот сам туда вышел и встретил там смерть — все это загадка, которую уже не разгадать. Но ясно, почему доктор его убил: чтобы наследником стал Люк. Тому предстояло жениться на Дамарис, а уж тогда у доктора были б все возможности воцариться в «Усладах». Ему не составило бы труда сделаться хозяином «Услад» — хитростью и коварством он использовал бы слабые стороны его обитателей и постепенно прибрал всех к рукам.
Повелевать всеми было его страстью. Много позже Руфь призналась, что доктору удалось пронюхать ее секрет. Дело в том, что после смерти мужа у нее был роман. И если бы о нем узнали в округе, разразился бы страшный скандал. Доктор не сказал ей: «Я выдам вас, если вы не будете меня поддерживать», но всячески давал понять, что ему известна ее тайна и что в обмен на свое молчание он рассчитывает на поддержку Руфи и хотя бы на видимость дружеского расположения. Понемногу он вынудил Руфь содействовать ему, и она приветствовала его частые визиты в «Услады» и при всяком удобном случае превозносила его достоинства.
Возможно, Деверелу Смиту удалось раздобыть какие-то компрометирующие сведения и о сэре Мэтью. Во всяком случае, он не сомневался, что ни Руфь, ни сэр Мэтью не станут противиться женитьбе Люка на Дамарис.
Я не раз задумывалась над тем, что сталось бы с семейством Рокуэлл, если бы не вмешательство Саймона. Меня убрали бы с дороги. Даже сейчас я предпочитаю не думать, какая участь была мне уготована. А здесь, в «Усладах», правил бы он — Деверел Смит, мягко и спокойно держал бы всех мертвой хваткой.
Однако этому не суждено было сбыться! Что же творилось в душе у доктора Смита, когда все, что он так тщательно подготовил, рухнуло? Рухнуло только потому, что в его планы вмешался сильный и смелый человек, вставший ему поперек дороги.
Как доктор должен был ненавидеть Саймона! Но и Саймон был не из тех, кто платит добром за зло. Он не пощадил бы доктора, и тот понимал это. Стоя в воротах Уорстуистла, доктор не мог не признать, что впервые в жизни ему встретился противник, превосходящий его силами.
И доктор предпочел смерть — столь же драматичную, как и жизнь, которую он прожил. Пока Саймон, прискакавший в Уорстуистл на самой быстрой из своих лошадей, устраивал меня в экипаже доктора, чтобы отвезти в «Келли Грейндж», Деверел Смит уже спешил в «Услады».
Там он сразу поднялся на верхний этаж восточного крыла и вышел на балкон, единственный, на котором еще никто из Рокуэллов не искал смерти. Он бросился вниз, словно желая этим последним отчаянным поступком доказать, как пытался доказать при жизни, что он тоже Рокуэлл и «Услады» значат для него ничуть не меньше, чем для тех, кто носит эту фамилию и прожил в этих стенах всю жизнь.
Что остается добавить? Дамарис и миссис Смит, а ее здоровье после смерти мужа значительно улучшилось, уехали. Как я слышала, Дамарис сделала в Лондоне блестящую партию. Люк поступил в Оксфорд, увяз в долгах и оказался замешан в какую-то скандальную историю с молодой женщиной. Правда, сэр Мэтью, прошедший в свое время через подобные злоключения, считает, что это — болезнь роста, без этого не повзрослеешь. Изменилась и Руфь. Мы с ней, конечно, никогда не сможем быть настоящими друзьями. Но она стала относиться ко мне гораздо теплее и мучается угрызениями совести оттого, что так послушно повиновалась доктору Смиту в его жестокой игре. Хотя и не подозревала, какие цели он преследует. Тетушка Сара остается мне верным другом, каким была всегда. Она радостно сообщила, что закончила вышивать свою картину. Я тоже изображена на ней вместе с Габриэлем и Пятницей, но не в темнице, как задумывалось поначалу, а у себя в комнате, в «Усладах». Оказывается, Сара хотела предупредить меня о надвигающейся опасности, но не понимала, что монах и доктор — одно лицо, и потому была в замешательстве. Она себя не помнила от радости, когда угроза миновала, и с не меньшим нетерпением, чем я, ждала появления на свет моего ребенка.
Какой это был замечательный день, когда родился маленький Габриэль и стало ясно, что он выживет, а я скоро оправлюсь после родов! Они оказались довольно тяжелыми из-за волнений, выпавших на мою долю. Помню, какое блаженство я испытывала, лежа с новорожденным сыном на руках! Наверное, это — высшее счастье, дарованное женщинам. Все считали своим долгом навестить меня. А потом появился и Саймон.
Уже до этого он рассказал мне, что давно начал подозревать доктора, а после смерти Смита обнаружил вход в тайник со стороны аббатства. Мы с Мэри Джейн не заметили его в то рождественское утро по чистой случайности. Если бы камни, которые в огорчении пнула ногой Мэри Джейн, сдвинулись с места, мы увидели бы под ними ступени, ведущие в подвал, где Мэри Джейн нашла рясу. Впоследствии мы узнали, что тайный ход, соединяющий «Услады» с подвалами аббатства, был проложен, когда строили дом. Слишком соблазнительной казалась возможность соединить «Услады» с таким великолепным тайным убежищем на случай какой-нибудь неожиданности.
Через много лет, обследуя все эти ходы, я наткнулась на нишу, прикрытую грудой камней, а когда отодвинула камни, поняла, что передо мной могила Пятницы. Видимо, доктор Смит отравил его, а потом спрятал здесь. Но теперь от верного Пятницы остались одни косточки.
Саймон довольно давно догадался, что доктором двигало стремление не дать моему ребенку родиться живым, — тогда ничто не помешало бы Люку стать хозяином «Услад» и жениться на Дамарис.
— Вот по этой-то причине, — объяснил мне Саймон, — я и начал уделять ей внимание. Я видел, что она не слишком-то увлечена Люком, скорее притворяется увлеченной, и подумал: «Интересно, как поведет себя отец, если за ней начнет ухаживать кто-то еще?»
— Ну что ж, эта причина не хуже другой, — заметила я.
— Какой другой? — вскинулся Саймон.
— Да той, что такую красавицу, как она, вряд ли еще встретишь.
