наверное, как мой отец.
— Твой отец?
Оллегра снова рассмеялась. Низким, дразнящим смехом.
— Неужели вам никто еще не рассказывал о моем ужасном происхождении? Вы знакомы с моим отцом, мистером Нейпьером.
— Разве он…
Оллегра хитро кивнула, наслаждаясь моим замешательством.
— Поэтому я здесь. Сэр Уилльям ведь не может отвергнуть свою родную внучку, верно?
Насмешливость вдруг исчезла с ее лица, сменившись страхом.
— Верно ведь, не может? Что бы я ни сделала. Я ведь его внучка, разве не правда?
— Если Нейпьер твой отец, то конечно.
— Вы сказали» если «, как будто сомневаетесь в этом. Но никаких сомнений быть не может, потому что Нейпьер сам признал себя моим отцом.
— В таком случае, ты несомненно внучка сэра Уилльяма.
— Я не-за-ко-нно-рожденная, — Оллегра произнесла это слово медленно, будто смакуя каждый слог. — А моя мать… Вы хотите узнать о ней? Она была наполовину цыганка. Она ушла отсюда, когда я родилась. Оставаться в этом доме она уже не могла.
Оллегра пропела приятным, немного хрипловатым голосом:» Уехала с цыганами в кибитке кочевой…»
Она внимательно посмотрела на меня, чтобы убедиться, какой эффект произвели на меня ее слова, и осталась довольна, потому что по моему лицу было, наверняка, видно, насколько я ошеломлена.
— Во мне течет цыганская кровь, но я — Стейси. И ни за что не откажусь ни от своей пуховой постели, ни от туфелек на высоких каблуках, пусть даже пока я их и не ношу. Но они у меня будут, и я стану носить драгоценности, я буду ходить на балы, и я никогда, никогда не уеду из Лоувет Стейси.
— Я рада, что ты так ценишь свой дом, — произнесла я сухо. — А теперь давай займемся этой пьесой. Она очень простая. Начни медленно, попытайся почувствовать, что говорит музыка.
Оллегра скорчила гримаску и повернулась к фортепьяно. Но музыка для нее была абсолютно неинтересна. Ее мысли бродили далеко, как и мои. Я думала о Нейпьере, об этом гадком мальчишке, который принес своей семье столько несчастья и был изгнан из дома.
— Я часто думаю, — безо всякой видимой связи вдруг сказала Оллегра, — что же все-таки случилось с той исчезнувшей женщиной.
Мы вчетвером пили чай в классной комнате: мои ученицы из большого дома и Сильвия.
У меня чуть чашка не выпала из рук. Я не раз пыталась вывести людей на разговор о Роуме, и все же всегда испытывала сильное волнение, когда они сами вдруг начинали говорить о ней.
— Какая женщина? — спросила я, надеясь, что это прозвучало достаточно безразлично.
— Ну та, которая приезжала сюда и выкапывала всякие вещицы, — пояснила Оллегра. — Сейчас об этом почти не вспоминают.
— А одно время только и было что разговоров о ней, — вставила Сильвия.
— Но люди ведь не исчезают каждый день, — заметила я небрежно. — Как вы сами думаете, что могло произойти?
— Моя мама считает, что они все это нарочно устроили, — сказала Сильвия, — чтобы было побольше шума. Некоторым этого только и надо.
— Зачем им это надо? — допытывалась я.
— Чтобы придать себе вес.
— Но она же не может все это время прятаться. Да и как это могло» придать ей вес «?
— Но так говорит моя мама, — только и могла ответить Сильвия.
— Элис написала об этом рассказ, — тихо сообщила Эдит.
Элис покраснела и опустила глаза.
— Очень, между прочим, хороший, — добавила Оллегра. — У нас от него волосы дыбом встали… конечно, если они действительно могут встать дыбом. А у вас когда-нибудь волосы вставали дыбом, миссис Верлейн?
Я ответила, что не могу припомнить такого случая.
— Миссис Верлейн напоминает мне мисс Брэнден.
Мое сердце судорожно сжалось.
— Как? — спросила я. — Каким образом?
— Вы любите, как и она, во всем точность. Редко кто этим отличается, — объяснила Элис. — Большинство бы сказало:» Нет, у меня никогда не вставали волосы дыбом» или «Да, было такое», и затем поведали бы какую-нибудь историю, в которой бы все преувеличили. Мисс Брэнден всегда была точна в своих наблюдениях. Она говорила, что этого требует ее работа.
— Ты, по-видимому, разговаривала с ней довольно часто.
— Мы с ней беседовали время от времени, — сказала Элис. — И мистер Нейпьер тоже. Его очень интересовали раскопки. Она ему всегда показывала свои находки.
— Да, — добавила Сильвия. — Мама заметила то же самое.
— Твоя мама все замечает… особенно, если люди делают что-то не правильное.
— А что было не правильным в том, что мистер Нейпьер интересовался римскими развалинами? — спросила я.
Девочки замерли в молчании. Затем Оллегра открыла рот, чтобы сказать что-то, но ее опередила Элис.
— Интересоваться римскими древностями очень достойное занятие. У них были даже катакомбы, миссис Верлейн, вы не знали?
— Знала.
— Конечно, она знала! — вскричала Оллегра. — Миссис Верлейн многое знает.
— Там есть целый лабиринт, — добавила Элис, — ее глаза мечтательно затуманились. — Первые христиане прятались в этих катакомбах, и никто не мог их найти.
— Элис напишет об этом рассказ, — ответила Оллегра.
— Как я могу? Ведь я их никогда не видела.
— Но ты же написала об исчезновении мисс Брэнден, — напомнила ей Эдит. — Это прекрасный рассказ. Вы обязательно прочтите его, миссис Верлейн.
— Там говориться, что боги рассердились на мисс Брэнден и поэтому во что-то ее превратили…
— Да, превратили! — с жаром подхватила Элис. — Ты сама должна знать. Когда боги гневаются, они превращают людей в звезды, или в деревья, быков… Поэтому вполне естественно, что они и мисс Брэнден во что-то превратили.
— Во что же именно? — спросила я.
— В этом загадка рассказа, — сказала Эдит. — Элис не раскрывает ее. Боги мстят и превращают мисс Брэнден, но во что — неизвестно. Элис не говорит.
— Я предоставляю это воображению читателя, — объяснила Элис. — Вы сами можете превратить мисс Брэнден во что хотите.
— Вот это занятно! — воскликнула Оллегра. — Мисс Брэнден во что-то превратилась, а мы и не знаем во что.
— Как страшно! — простонала Сильвия.
— И даже твоя мама не знает во что, — не преминула подколоть ее Оллегра. Затем она вдруг воскликнула:
— А что если в миссис Верлейн!
Четыре пары глаз впились в меня.
— Представьте себе! — прошептала язвительно Оллегра. — Миссис Верлейн даже чем-то похожа на нее.
— Чем же именно? — резко спросила я.
— У вас одинаковая манера разговаривать. И что-то…
— Не кажется ли вам, — мягко перебила ее Эдит, — что мы своими разговорами ставим миссис Верлейн
