охватывала атмосфера катастрофы и рока.
Тут происходили странные вещи. Джейсон Веррингер, казалось, никогда не был от них далек. Что на самом деле произошло с его женой? Где Марсия Мартиндейл? Там, где Джейсон, всегда будут вопросы. Он — человек темных тайн. Можно было почти поверить, что одним из его предков был дьявол.
И как же все это отличалось от Эппинга — солнечного света, запаха зерна, простоты образа жизни, людей. Было чисто и свежо, и понятно. Мир… именно его мне предлагали… а мир казался в данный момент очень соблазнительным. Мне хотелось быть там, и однако же… почти против собственной воли меня притягивали темные башни Колби Холла и развалины Аббатства.
То, что в конце концов убедило меня принять приглашение Джона, было еще одно письмо. Его переслала мне тетя Пэтти, и оно было от Моник Делорм.
Я сказала Дейзи, что получила приглашение от друзей, которых мы навещали летом. Их дом расположен в Лондоне, но мы провели с ними неделю в деревне. Я могла бы поехать в середине семестра. Это лишь на пять дней, включая уик-энд. Я подумала, что могла бы этим воспользоваться.
Дейзи призадумалась.
— Немногие девушки поедут домой. Конечно, уроков не будет. Не думаю, чтобы кто-то еще из учителей планировал уезжать. Да, думаю, вы можете это сделать.
— Тереза тоже приглашена.
— О, это будет для нее приятным сюрпризом.
— Значит, я могу строить планы?
— Да. Думаю, да. Давайте.
Так я и сделала. Джон ответил, что он в восторге, Тереза с ума сходила от радости. По адресу, который был в письме, я написала и Моник, пообещав зайти к ней, когда буду в Лондоне.
Джон встретил нас на Пэддингтонском вокзале, и очень скоро мы продвигались рысцой в кэбе к его дому в Кенсингтоне. Это был высокий дом на площади, его охраняли два свирепых на вид каменных льва; белые ступени, ведущие к тяжелой дубовой двери, сияли, а бронза сверкала как золото.
Когда он своим ключом открыл дверь, в прихожей нас встретил высокий молодой человек.
— Это Чарльз, — сказал Джон. — Ему не терпится познакомиться с вами. Он много слышал о том, как мы проводили время на ферме.
У Чарльза было такое же открытое лицо и красивая внешность. Он мне понравился сразу.
Появилась горничная.
— О да, Сара, — сказал Джон. — Дамы захотят пройти к себе. Тереза, ваша комната по соседству с комнатой Корделии.
Мы поднялись по богатой, устланной алым ковром лестнице и вышли на площадку. Горничная открыла дверь, и я оказалась в жизнерадостной спальне с большой кроватью с колоннами, нисколько не похожей на ту с тяжелыми бархатными занавесями, что была в Холле. У этой кружевные занавески были задрапированы на каждом из торцов и подхвачены бантами бледно-лиловых атласных лент, бронзовые шарики и спинки сияли, и казалось, что она светится свежестью. В комнате была легкая элегантная мебель, которая напоминала Францию восемнадцатого века. Я подошла к окну и выглянула в маленький мощеный сад, в котором стояли горшки с зеленью. Она наверное буйно цвела летом и весной. Сейчас у серой кирпичной стены отцветали хризантемы и маргаритки.
Вошла Тереза. Она сияла. У нее была чудная маленькая комнатка, и между ее спальней и моей была дверь. Я вошла и огляделась. Очевидно, это была гардеробная.
— Ну разве не замечательно? — воскликнула Тереза.
Она была счастлива не только вырваться из школы, но и встретиться здесь с Джоном, поскольку была из тех людей, кто прочно привязывается, когда находит объект для восхищения. Она обратилась ко мне в отчаянии, и благодаря нашей дружбе в ее жизнь вошли люди, которых она полюбила. Я. Тетя Пэтти. Вайолит. А теперь она в эту компанию добавила Джона. Это было потрясением для нее: не было никого и вдруг появилось множество близких.
Я боялась, что Тереза склонна к драме: я не могла забыть, как она бросила в пруд серьгу Марсии Мартиндейл. Она была так молода, так плохо управляла своими эмоциями и, будучи неопытной, видела во всех дьяволов и ангелов… и ничего в промежутке. Ей придется учиться, но в течение следующих нескольких дней она будет с теми, кого любит и кем восхищается, и радовалась этому.
Обед в тот вечер прошел чрезвычайно интересно. Столовая была изысканной комнатой с высокими окнами, выходящими на улицу. Во время еды мы слышали цокот проезжающих мимо лошадиных упряжек, а иногда крики продавца вечерних выпусков газет.
Мы говорили о проведенной в деревне неделе, о школе, о Лондоне и о том, что будем делать во время нашего визита в столицу.
— Вам так много нужно показать, — сказал Джон. — Ну так что же будет первым?
— У меня встреча со старой школьной подругой, — сказала я. — Она пригласила меня зайти. Это на послезавтра.
— Значит, что у нас на завтра? Тереза, у вас есть идеи? Зоопарк?
— Я люблю животных! — воскликнула Тереза.
— Решено. Завтра утром зоопарк. Как вам понравится проехать по Роу, Тереза?
Она так полностью и не оправилась от своего падения, хотя я и убедила ее снова приняться за верховую езду.
— Да, — с колебанием сказала она.
На том и договорились.
Утро прошло чудесно. Не одна только Тереза была в восторге от животных. Мы наблюдали, как кормят тюленей, поражались красоте львов и тигров, смеялись над проказами обезьян. Мы потягивали лимонад на одной из террас, и я думала о том, что я счастлива. Мне не хотелось, чтобы этот визит заканчивался.
Обед оказался невероятно веселым, поскольку все — теперь, когда к нам привыкли — пытались говорить одновременно. Мы сидели в элегантной гостиной с французскими окнами, выходящими в маленький похожий на патио сад.
Мы беседовали, пока не почувствовали, что засыпаем, и довольно неохотно разошлись спать, потому что это был конец еще одного счастливого дня.
На следующее утро Джону нужно было идти в свой банк, а по пути туда он отвез меня по адресу, который дала Моник.
Это был элегантный дом на Албермарль-Стрит, недалеко от Пиккадилли. Мы проехали через Гайд Парк, который показался очаровательным, Затем свернули на Пиккадилли, где прогуливались модно разодетые люди, а запряженные лошадьми кареты живописно проплывали по главной магистрали.
Джон ввел меня в дом. Молодая горничная сказала, что мадам ждет меня и провела в гостиную, где я нашла Моник, которая действительно выглядела очень хорошенькой в своем бирюзовом утреннем платье с кружевами.
Я представила Джона, и Моник стала упрашивать его выпить с нами кофе или вина, но он сказал, что у него дела в Сити и что он заберет меня через два часа.
— Так скоро? — сказала Моник на своем привлекательном английском языке.
— Мне придется уйти, — сказала я, — потому что мы договорились сегодня проехаться по реке.
Джон оставил нас, и мы устроились поудобнее.
— Какой очаровательный мужчина! — сказала Моник, когда он ушел. — Анри тоже вышел по делам. Он надеется встретить тебя, когда вернется. Я ему так много о тебе говорила.
Я заметила:
— Замужество тебе идет, Моник.
