публичном доме в переулке Коул-ярд; здесь она могла жить совсем в другом мире, подражая актерам и актрисам; она могла видеть всю знать, потому что сам король бывал в театре. Разве он не был главным покровителем театра? И разве не актеры и актрисы этого королевского дома звали себя слугами его величества? Так что посещать театр было для него делом совершенно естественным; иногда он появлялся с королевой, иногда с получившей дурную славу леди Каслмейн, а иногда и с другими. Она могла видеть придворных острословов — милорда Бекингема, милорда Рочестера, баронета Чарльза Седли, лорда Бакхерста. Все они приходили на представления, а с ними приходили и дамы, с которыми они бывали дружны в то или иное время.
Она слышала о них самые невероятные истории и внимала этим рассказам благоговейно. Она видела прибытие королевы в Лондон по реке вскоре после женитьбы короля; она стояла в толпе, наблюдавшей их прибытие к Уайтхоллскому мосту; королева-мать, навестившая тогда сына, встречала королевскую чету, стоя на сооруженном специально для этого события причале; все они были так роскошно одеты, что у зрителей захватывало дух.
Она знала также, что король настоял на согласии королевы сделать леди Каслмейн одной из ее фрейлин. Весь Лондон говорил об этом — об обиде королевы, о вызывающем поведении леди Каслмейн и об упрямстве короля. Ей было жаль темноокую королеву, которая иногда бывала немного печальной и, казалось, с трудом понимала, о чем шла речь в спектакле, потому что невпопад смеялась шуткам, несчастная, — иногда чуть позже, чем надо, а иногда в тот момент, когда другие дамы лишь краснели от смущения.
Заносчиво высокомерная леди Каслмейн сидела обычно вместе с королем или в соседней ложе и разговаривала с ним громко и повелительно, отчего сидевшие в партере задирали вверх головы, чтобы видеть и слышать, что ей там надо, а зрители, сидевшие на галереях, по той же причине наклонялись — так что, когда леди Каслмейн бывала в театре, на артистов мало кто обращал внимание.
Частенько можно было видеть в собственных ложах и этих двух повес — лорда Бакхерста и баронета Чарльза Седли. Лорд Бакхерст был добродушным малым, поэтому и острословом, выделявшимся постоянно приподнятым настроением. Баронет Чарльз Седли был одновременно поэтом и драматургом. Он был таким хрупким на вид, что его прозвали Маленьким Сидом. За этими двумя с неослабным вниманием следил весь зал. Вместе с баронетом Томасом Оглом они недавно отчаянно напроказили в таверне» Петух «, где, хорошо поев и еще лучше выпив, они вышли на балкон, разделись догола и обращались к прохожим в абсолютно вульгарной и оскорбительной манере. Горожане бурно протестовали, в результате чего Маленький Сид был вызван в суд и оштрафован на большую сумму; суд обязал его не нарушать спокойствие общества в течение года. Поэтому зрительный зал наблюдал и ждал, надеясь, без сомнения, что эти трое гуляк повторят здесь, в театре, представление, данное ими в таверне» Петух «.
Здесь Нелл впервые увидела роскошную жизнь королевского двора. И наблюдая вблизи высокопоставленных особ государства, она вместе с тем оттачивала свое остроумие на молодых весельчаках в партере. Все, у кого еще с пятидесятых годов сохранились пуританские вкусы, не бывали в театре, который, как они утверждали, был местом встреч куртизанок и тех, кто искал их общества. И действительно, знатные вельможи в партере и в ложах, придворные дамы и проститутки составляли большую часть публики. Женщины бывали на спектаклях в полумасках (которые должны были скрывать их смущение, когда сценический диалог становился слишком откровенным), и менее состоятельные подражали богатым: они переговаривались друг с другом, шумно сосали китайские апельсины, швыряли апельсиновые корки друг в друга и в актеров, осыпали оскорблениями актеров и актрис, если им не нравилась пьеса, дрались и толкали друг друга, усиливая общий шум. Придворные и подражающие им подмастерья назначали свидания маскам. Боковые ложи, где места стоили четыре шиллинга, были заполнены придворными дамами и джентльменами и лишь слегка возвышались над партером, где место стоило два шиллинга и шесть пенсов. В средней же галерее, где место стоило скромные восемнадцать пенсов, восседала более спокойная публика, которая пришла послушать пьесу; а в шиллинговой галерее сидела беднейшая часть зрителей, сюда в конце представления разрешалось бесплатно входить кучерам и лакеям, чьи хозяева и хозяйки были в театре.
Каждый день Нелл бывала свидетелем разнообразных столкновений. Никогда нельзя было угадать, что произойдет в театре в следующий момент, какой крупный скандал будет обсуждаться или какая важная персона завяжет ссору с другой не менее почтенной персоной во время представления.
Она могла слушать громкий и часто непристойный разговор между придворными, сидящими в ложах, и масками из партера; к этому разговору часто подключались и другие зрители, продолжая причесываться или шумно пить из принесенных с собой бутылок. Некоторые из присутствующих становились на скамьи и насмехались над артистами, скандалили по поводу содержания пьесы или даже забирались на сцену и пытались напасть на актера, игравшего в пьесе труса или негодяя.
Все это было шумно, красочно и очень нравилось Нелл. Но не только это возбуждало ее. Не меньше, чем все происходящее в театре, ее привлекал сам спектакль.
И когда самый красивый из всех исполнителей, кого многие считали ведущим актером труппы, выходил на сцену, он мог утихомирить самых шумных зрителей. Он обычно держался на сцене важно, но не как красавец Карл Харт, а как герой, которого он играл. И если он играл в пьесе короля, то казалось, что Карл Харт был такой же король, как тот, другой Карл, который сидел в ложе и напряженно и внимательно наблюдал за человеком, подражавшим его собственному величию с таким успехом.
Нелл считала, что когда Карл Харт важно проходил из-за кулис на просцениум и силой собственного присутствия добивался всеобщего внимания, он был похож на Бога. Она тогда обычно смотрела только на него, не двигаясь с места, забывая о корзинке с апельсинами и не заботясь о том, что апельсинная Мэри увидит, как она уставилась на сцену вместо того, чтобы стараться убедить кого-нибудь из публики купить прекрасный китайский апельсин. Один или два раза Нелл удалось поговорить со знаменитостью. Он купил у нее апельсин. Он заметил и оценил ее изящество, так как Карл Харт ценил красоту. Он пока еще не имел представления о бойкости языка Нелл, потому что в присутствии этого великого человека она становилась непривычно молчаливой. И все же он не мог не знать, что она должна быть наделена определенной находчивостью, так как ни одна апельсинная девушка не могла бы без нее обойтись.
В этот день он играл Михеля Переса в пьесе» Управляй женой и подчиняй жену «, и многие придворные пришли посмотреть на него в этой роли. Нелл находилась в восторженном состоянии, когда она пришла в артистическую уборную посмотреть, не купят ли у нее актрисы один или два апельсина.
Несколько кавалеров уже были там; их пускали в артистическую уборную за дополнительную плату в полкроны; они могли вести там интимные разговоры с актрисами, миловаться с ними или договариваться о любовных свиданиях в более укромных местах.
Нелл влекла артистическая уборная; она слышала, что актрисам платят целых двадцать или пятьдесят шиллингов в неделю — баснословная для бедной продавщицы апельсинов сумма; вне сцены актрисы выглядели так же великолепно, как и на ней, потому что у них были красивые туалеты, подаренные придворными — и даже самим королем — для использования в спектаклях. Джентльмены ластились к актрисам, настойчиво предлагали подарки, умоляли принять их приглашения; а актрисы отвечали им так же развязно, как и своим сценическим любовникам.
— Не хотите ли китайский апельсин, миссис Кори? — проворковала Нелл. — Так смягчает, так освежает горло.
— Нет, девчонка. Ступай к миссис Маршалл. Может быть, она получит один апельсин от кого-нибудь из друзей-джентльменов.
— Я сомневаюсь, что она получит что-нибудь еще от него, кроме апельсина, — воскликнула Мэри Кнепп.
Миссис Апхилл и миссис Хьюджес начали смеяться над миссис Маршалл.
— Эй, шлюшка, — позвала миссис Истленд, — сбегай и купи мне зеленую ленту. Получишь грош или два за старание, когда вернешься.
Так обычно текла жизнь в артистической уборной. Нелл бегала по мелким поручениям, увеличивая свой небольшой доход, и вскоре начала задумываться над тем, что такое особенное было у Пег Хьюджес и Мэри Кнепп, чего не хватало ей.
И вот, как раз когда она вернулась с лентой и направлялась за кулисы, где Мэри Меггс держала свой товар под лестницей, она лицом к лицу столкнулась с великим Карлом Хартом собственной персоной.
